И еще про себя думал: «Ну, Филиппушка, теперь твое время настанет в Новой-Каменке!..»
Долгое время оба-и бедный жид, и чертяка-лежали на плотине совсем без движения. Луна уже стала краснеть, закатываться и повисла над лесом, как будто ожидала только, что-то будет дальше. На селе крикнул было хриплый петух и тявкнула раза два какая-то собака, которой, верно, приснился дурной сон. Но ни другие петухи, ни другие собаки не отозвались, — видно, до свету еще было порядочно далеко.
Мельник издрог и стал уже подумывать, что это все ему приснилось, тем более что на плотине совсем потемнело и нельзя было разобрать, что там такое чернеет на середине. Но когда долетел из села одинокий крик петуха, в кучке что-то зашевелилось. Янкель поднял голову в ермолке, потом огляделся, привстал и тихонько, по-журавлиному приподнимая худые ноги в одних чулках, попытался улепетнуть.
— Эй, эй! придержи его, а то ведь уйдет, — чуть было не крикнул испугавшийся мельник, но увидел, что чорт уже прихватил шинкаря за длинную фалду.
— Погоди, — сказал он, — еще рано… Смотри ты, какой прыткий! Я не успел еще отдохнуть, а ты уже собрался дальше. Тебе-то хорошо, а каково мне тащить тебя, такого здоровенного! Чуть не издох.
— Ну, — сказал жид, стараясь выдернуть фалду, — отдыхайте себе на здоровье, а я до своей корчмы и пешком дойду. Чорт даже привстал.
— Что такое? Что, я тебе в балагулы[12], что ли, нанялся, возить тебя с шабаша домой, собачий сын? Ты еще шутишь…
— Каково могут быть шутки, — ответил хитрый Янкель, прикидываясь, будто он совсем не понимает, чего от него нужно чорту. — Я вам очень благодарен за то, что вы меня Доставили досюдова, а отсюдова я дойду сам. Это даже вовсе недалекое расстояние. Зачем вам себя беспокоить?
Чорт аж подскочил от злости. Он как-то затрепыхался на одном месте, как курица, когда ей отрежут голову, и сразу подшиб Янкеля крылом, а сам опять принялся дышать, как кузнечный мех.
«Вот так! — подумал про себя мельник. — Хоть оно, может быть, и грешно хвалить чорта, а этого я, все-таки, похвалю, — этот, видно, своего не упустит».
Янкель, присев, стал очень громко кричать. Тут уже и чорт не мог ничего поделать: известно, что пока у жида душа держится, до тех пор ему никаким способом не зажмешь глотку, — все будет голосить. «Да что толку? — подумал мельник, оглядываясь на пустую мельницу. — Подсыпка теперь гуляет себе с девками, а то и лежит где-нибудь пьяный под тыном».
В ответ на жалобный плач бедного Янкеля только сонная лягушка квакнула на болоте да бугай прокинулся в очерете и бухнул раза два, точно в пустую бочку: бу-у, бу-у!.. Месяц, как будто убедившись, что дело с жидом покончено, опустился окончательно за лес, и на мельницу, на плотину, на реку пала темнота, а над омутом закурился белый туман.
Чорт беспечно затрепыхал крыльями, потом опять лег, заложив руки за голову, и засмеялся.
— Кричи, сколько хочешь. На мельнице пусто.
— А вы почем знаете? — огрызнулся еврей и продолжал голосить, обращаясь уже прямо к мельнику: — Пан мельник, ой, пан мельник! Серебряный, золотой, бриллиантовый! Пожалуйста, выйдите сюда на одну, самую коротенькую секунду и скажите только три слова, три самых маленьких слова. Я бы вам за это подарил половину долга.
«Весь будет мой!» — сказало что-то в голове у мельника.
Жид перестал кричать, понурив голову, и горько-прегорько заплакал.
Прошло еще сколько-то времени. Месяц совсем ушел уже с неба, и последние отблески угасли на самых высоких деревьях. Все на земле и на небе, казалось, заснуло самым крепким сном, нигде не слышно было ни одного звука, только еврей тихо плакал, приговаривая:
— Ой, моя Сура, ой, мои детки, мои бедные детки!..
Чорт немного отдышался и сел, все еще сгорбившись, на гати. Над гатью, хоть было темно, мельник ясно увидел пару рогов, как у молодого телка, которые так и вырезались на белом тумане, что подымался из омута.
«Совсем как наш!» — подумал мельник и почувствовал себя так, как будто проглотил что-то очень холодное.
В это время он заметил, что жид толкает чорта локтем.
— Что ты толкаешься? — спросил тот.
— Нет! Я что вам хочу сказать…
— Что?
— Скажите вы мне на милость, и что это у вас за мода — хватать непременно бедного жида… Почему вы не возьмете себе лучше хорошего гоя. Вот тут живет недалеко отличный мельник.
Чорт глубоко вздохнул. Может, и ему стало-таки скучно около пустой мельницы над омутом, только он пустился в разговор с жидом. Приподняв с головы ермолку, из-под которой висели длинные пейсы, — он заскреб когтями в голове так сильно, как самый злющий кот скребет по доске, когда от него уйдет мышь, — и потом сказал:
— Эх, Янкель, не знаешь ты нашего дела! К ним я не могу и приступиться.
— Ну! И что тут долго приступаться, что за большово хитрость? Я сам знаю, как вы меня сразу хапинули, что я не успел даже и крикнуть.
Чорт весело засмеялся, так что даже спугнул какую-то ночную птицу на болоте, и сказал:
— Что правда, то правда: вас хватать легко… А знаешь ты, почему?
— Ну-у?
— Потому, что вы и сами хапаете здорово. Я тебе скажу, что такого грешного народа, как вы, жиды, и нет другого на свете.
— Ой-вай, удивительно! А каково же это на нас греха?
— А вот послушай…
Тут чорт повернулся к жиду и стал считать по пальцам.
— Дерете с людей проценты — раз!
— Раз, — повторил Янкель, тоже загибая палец.
— Людским потом-кровью кормитесь-два!
— Два.
— Спаиваете людей водкой — три.
— Три.
— Да еще горелку разбавляете водой — четыре!
— Ну, пускай себе четыре. А еще?
— Мало тебе, что ли? Ай, Янкель, Янкель!
— Ну, я не говорю, что этого мало, а только я говорю, что вы не знаете своего собственного дела. Вы думаете, мельник не берет проценты, вы думаете, мельник не кормится людским потом и кровью?..
— Ну, не бреши на мельника. Он человек крещеный! А крещеный человек должен жалеть не только своих, а всех людей, хотя бы и вас, жидов. Нет, Янкель, трудно к крещеному приступиться.
— Ой-вай, каково это ошибка! — крикнул жид весело. — Ну, так я вам вот что буду говорить.
Он вскочил, и чорт также приподнялся, и оба стояли друг против друга. Жид что-то прошептал, указав через спину на яворы, и, загнув палец, показал его чорту:
— Раз!
— Брешешь, не может этого быть! — сказал чорт, немного даже испугавшись, и сам посмотрел на яворы, где притаился Филипп.
— Пхе, я лучше знаю! А вы погодите. Он опять прошептал и сказал:
— Два! А это вот, — и он еще раз зашептал чорту на ухо, — будет три, как честный еврей!..
Чорт покачал головой и повторил в раздумья:
— Не может быть.
— Давайте об заклад побьемся. Если моя правда, то вы через год меня отпустите целого и еще заплатите мне убытки…
— Ха! Я согласен. Вот это была бы штука, так штука! Тогда бы я не дал маху…
— Ну, я вам говорю, вы сделаете славный гешефт!.. В это время на селе крикнул тот же петух, и хотя крик был такой же сонный и на него опять никто нигде не откликнулся среди молчаливой ночи, но Хапун
