тюрьмы, где он находился в связи с убийством премьера Инукаи, однако он немедленно взялся за старое.
Весьма доброжелательно отнеслись к путчу и представители гумбацу — военной клики, стремившейся к бесконтрольной власти в стране Ямато. Как только начался мятеж, военный министр генерал Кавасами дал приказ распространить листовки мятежников по всей армии. Он немедленно объявил в стране военное положение и осадное положение в Токио, впредь до ликвидации путча. В приказе перечислялись воинские части, на которые возлагалась обязанность поддерживать спокойствие и порядок. В этом списке значилась 1-я токийская дивизия, поднявшая военно-фашистский мятеж. Ей предписывалось обеспечить контроль за введением осадного положения в районе своей дислокации, то есть в центральном районе столицы Кодзимати…
В первые часы мятежа заговорщики ворвались в резиденцию премьер-министра Окада и застрелили его в упор из пистолета. Так, во всяком случае, стало известно утром двадцать шестого февраля. Саблями зарубили министра финансов Такахаси, убили лорда хранителя императорской печати адмирала Сайто, главного инспектора военного обучения генерала Ватанабэ, тяжело ранили главного камергера двора Судзуки…
Мятежники продолжали бесчинствовать, центр города находился в их власти, но в газетах не появлялось об этом ни единого слова до тех пор, пока высшие военные власти не определили своего отношения к мятежу.
В тот день, когда в японской столице вспыхнул военный путч, германский посол фон Дирксен, ничего не подозревая о токийских событиях, рано утром отправился в Иокогаму, куда с официальным визитом прибыл немецкий крейсер «Карлсруэ». Фон Дирксена сопровождали военные атташе, члены германского посольства, корреспонденты, не было только Рихарда Зорге. Фон Дирксен спросил о нем, и все поняли, что посол недоволен отсутствием ведущего германского корреспондента.
Зорге присоединился к сотрудникам посольства уже на палубе военного корабля, когда фон Дирксен проходил вдоль шеренги почетного караула моряков, выстроившихся в его честь. Пауль Венекер, морской атташе, весь отутюженный и накрахмаленный по случаю торжества, шепнул Рихарду:
— Господин посол спрашивал про тебя. Куда ты пропал?
— Идиот! — сердито ответил Зорге. Он не подбирал выражений, когда ему докучали. — Ты что, не знаешь, что в Токио восстание, что премьер Окида убит?…
— Не городи чепуху!… Я ничего не слышал…
— На то ты и морской атташе, чтобы ничего не знать, — отрезал Зорге.
Он переждал, когда закончится церемония, подошел к послу и негромко рассказал ему о событиях утра.
— Но почему же мне не сказали об этом! — воскликнул фон Дирксен. Получалось, что корреспондент более осведомлен о том, что происходит в столице, чем все его посольство!
Фон Дирксен был крайне раздражен, но сдерживался, не проявлял внешне своего волнения. Сказывался дипломатический опыт и еще боязнь вызвать приступ астмы, которая всегда обострялась, стоило ему хоть немного понервничать.
Фон Дирксен по возможности сократил церемонию своего пребывания на корабле и возвратился в город.
Германское посольство оказалось в полосе вооруженных действий, направленных против мятежников. Министр внутренних дел Гото позвонил по телефону и предупредил германского посла, что необходимо освободить здание посольства, а сотрудников лучше всего эвакуировать из угрожаемого района. Фон Дирксен не согласился — слишком много тайн хранили посольские стены. Посол распорядился всем оставаться на местах, что бы ни случилось, только не подходить к окнам — могут залететь шальные пули.
Повесив трубку, фон Дирксен пробормотал:
— Может быть, следует сразу отдать господину Гото ключи от шифровальной комнаты или моего секретного сейфа…
Герберт фон Дирксен был совершенно уверен, что ни единая доверенная ему тайна германского рейха не может просочиться за стены посольства. Ради этого он готов был рисковать собой, сотрудниками посольства…
Токийский мятеж вызвал сенсационные сообщения в мировой прессе. Отозвался на события и корреспондент «Франкфуртер цайтунг» доктор Рихард Зорге. В статье, переданной в газету, он писал:
«Восстание в Токио не было только храбрым делом горячих голов…»
Он не сомневался, что за спиной офицеров-мятежников, среди которых старший по званию был капитан, стояли другие силы — промышленные и милитаристские группы Японии. Не случайно ведь наиболее влиятельные лица исчезли из Токио как раз накануне событий, разумеется, они знали о подготовлявшемся путче.
Мятеж продолжался два с половиной дня. Страна переполнилась самыми невероятными слухами. Правительственные учреждения, захваченные мятежниками, бездействовали. Закрылась токийская биржа. Радио хранило молчание. Молчали газеты, но жители столицы понимали, что происходит что-то серьезное, и неодобрительно отзывались о действиях заговорщиков. Это заставило военную клику изменить свое отношение к мятежу. Тем более что военно-морской флот, находившийся в Токийском заливе, решительно высказался против мятежников.
Военное министерство, только накануне называвшее участников путча «отрядом, поднявшимся на борьбу в защиту национального государственного строя», на четвертый день событий объявило их мятежниками, и военные круги приняли меры для подавления путча.
Но еще большей сенсацией, чем сам мятеж, прозвучало известие, что премьер-министр Окада — жив. Дело-то в том, что император Хирохито, выслушав доклад о событиях и о смерти премьера, издал специальный рескрипт, в котором выразил свое высочайшее монаршье соболезнование. Правительственный кабинет в полном составе подал в отставку, и формирование нового кабинета император поручил министру внутренних дел господину Гото.
Столица готовилась к торжественным похоронам покойного премьера Окада. Зверски изуродованный труп премьера готовились предать огню. На траурной церемонии все кланялись его портрету, возлагали венки, но в последний момент на похороны явился сам Окада…
Оказалось, что офицеры-мятежники приняли за премьера Окада его секретаря полковника Мацуя. Сам же Окада успел спрятаться в своей резиденции, в тесном, как сундук, убежище, построенном на случай землетрясения. Это произвело куда большее впечатление, нежели сам мятеж. Начались сложные уточнения отношений.
Император своим рескриптом уже объявил премьера Окада мертвым, тогда как на самом деле он был жив. Но с другой стороны, император Японии, сын неба, царствующий в эру Сева, портрету которого поклоняются, как иконе, не может ошибаться… Такого не бывало еще за две тысячи шестьсот лет существования империи! Было над чем задуматься. Тогда и решили, как предложил благоразумный Кидо, объявить виновным самого премьер-министра Окада, который посмел обмануть императора, ввел его в заблуждение и посему должен уйти в отставку вместе со своим кабинетом. Как раз этого-то и добивались военные круги.
Господин Окада принес извинения императору за то, что поведением своим доставил сыну неба неприятности, и сложил полномочия премьер-министра.
Кандидатом на пост нового премьер-министра выдвинули члена Тайного совета и председателя фашистского «Общества основ государства» Хиранумо Киитиро, но фигура эта была слишком уж одиозна. Хиранумо славился своими правыми, откровенно фашистскими убеждениями. Называли еще князя Фузимаро Коноэ, члена императорской семьи и председателя палаты пэров. Но князь, расчетливый и осторожный, отказался возглавить правительство, и тогда остановились на кандидатуре Хирота, который устраивал и армию и военно-морской флот. Это был тот самый Коки Хирота, старейший дипломат, начавший дипломатическую службу с разведывательной работы и не порывавший связи с военными из генерального штаба. Половину своей жизни, а Хирота было уже под шестьдесят, он провел на дипломатических постах, включая сюда работу в экономической миссии на Дальнем Востоке в годы японской интервенции. Во время мукденского инцидента Хирота пребывал в Москве, возглавляя японское посольство. Казалось бы, он не
