укладываться…
Утренний холод пробирал до костей, в сизом тумане пряталась голова запряженного в пустую телегу Ворона. Мы медленно брели по просеке, разговаривать не хотелось, да и о чем в лесу говорить? В лесу слушать надо… Юра шел впереди, зачем-то держа в руках вожжи, с просеки все равно не свернешь, а Ворон умная животина, сам остановится, коли нужда будет. Митька задумчиво шагал рядом со мной, машинально сбивая серые головки прошлогоднего тысячелистника. Что-то он сегодня не в духе, с утра копался в своей котомке, не взял свой дробовик, попросив вместо него укороченный автомат (мы часть оружия и патронов все же не стали прятать в схрон, донесли сразу до заимки), и набив пару рожков патронами. Хоть он и каждый патрон просматривал, все равно эта «пукалка» может в любой момент подвести. Патроны старые, еще заводского изготовления, порох может быть испорчен. Я снарядился как всегда – дюжина патронов с картечью, и пять жаканов к своей «тулке». Ну и естественно, нож из рессорной стали прихватил, как же без него. Юра не охотник, – взял только короткий палаш с широким лезвием, вон болтается у него меж ног, так для представительности…
Запах гари я учуял за пару верст до поселка и невольно ускорил шаг. Догнал Юру, и перехватив вожжи, заставил Ворона идти легкой рысью.
– Что там? Что? – окликнул Митька, и невольно все перешли на легкий бег, выбравшись на дорогу, все попрыгали в телегу, и дребезжа плохо подогнанным колесом, въехали в поселок…
Дома не было. На его месте лишь сиротливо торчала выглядевшая без каркаса неимоверно длинной, кирпичная труба… Несло гарью, и поднявшийся ветер гонял пепел и угли, вперемежку с остатками вновь разгорающихся головешек.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – почему-то прошептал химик…
– О чем это он? – тупо подумал я, – с чего он посчитал, что сегодня его день?
Митька резко кинулся к своему дому. Рассеянно оглядывая пепелище, я заметил движение у соседского забора.
– Степан, быстро сюда!
«А, сосед Яков Петрович, проснулись уже…» – почему-то злобно подумал я.
Фельдшер энергично махал рукой, не издавая больше ни звука, но явно призывая к тишине и осторожности. Через пару минут мы с Юрой сидели в «глухой», без окон комнате и слушали скороговорчатую, сбивчивую трель Петровича…
– Я, как увидел, что Митька домой побежал, так свою Светку сразу же за ним послал, а то сейчас дел натворит. Ко мне ему надо задами пробираться, а уж тут решим, что делать дальше… Ждут вас у Азиза, со вчерашнего дня, трое ждут, остальные-то уехали…
– Ты погоди, давай по порядку, где дед? Что с Митькиными родичами?
– Нет больше деда, Степа, и Митькиных тоже нет…
Петрович всхлипнул, и тут же, вроде устыдившись, продолжил рассказывать…
В общем, как я понял, приехали вчера уже под вечер совхозские, человек тридцать, заглянули ненадолго к Азизу, и сразу же к моему и Митькиному дому подались. Что происходило у Митьки – Петрович не знал, а вот дед дал им бой, не предупреждая, из сарая пулял из пулемета. Похоже, троих сразу положил, да и потом Петрович пятерых раненных видел, на телегу грузились… А потом они прошли задами и подожгли сарай и избу, когда все занялось, дед вроде не захотел сгорать заживо, выбежал – тут они его и убили…
– Теперь трое сидят, ждут вас. У Азиза самогона вчера нахлестались, а может решили с утра вместе с ним пограбить ваш схрон. Вон телегу оставили, поделить товар решили. Что делать то будем, Степ? Петрович по-собачьи жалостливо заглядывал мне в глаза, чуть не поскуливая…
– Счас, счас, Петрович…
«Фу, блин, как мне хреново то».
– А кто ими рулил? – спросил я.
– А… да вроде сын совхозного старосты, весь дерганый, башка перемотана, он еще над Митькиной сестрой изгалялся, с собой увез потом… А деда мы ночью в Митькин дом перенесли, все они там теперь, лежат рядком…
Тут ни с того ни с сего пришла мысль, что Митька чуял, еще утром чуял, ему сердце подсказало… А мне нет… Вот, кстати идёт и он, лицо белое, губы трясутся, из-за спины, с любопытно – сочувствующим лицом выглядывает жена Петровича – Света.
Митька говорить не мог. Нагнетая в себе вполне контролируемую ярость, я рявкнул: – Садись! И когда Митька, как подрубленный, упал на табурет, я продолжал распоряжаться:
– Петрович, распряги и заведи мерина в сарай, его с улицы увидеть могут. Счас их кончать будем! Сиди! (это я химику). Из тебя стрелок как из меня балалайка. Здесь вместе с Петровичем останешься! Митьке: – Чем ты там в мешке сегодня под утро шебуршился, что там за бомбы? Митька молча протянул котомку, на дне которой помимо еды и патронов я увидел пять бомб… Самодельные, как я чуть позже узнал, но тоже подспорье…
Пока Петрович с женой распрягали Ворона, Митька, вперившись взглядом в стенку, тупо раскачивался на табуретке, а Юра машинально вертел на столе забытую кружку. Я все обдумал, и через двадцать минут мы с Митькой уже сидели в засаде…
Наш дом крайний в поселке, с тылу к нему примыкает неширокий овраг, противоположный склон которого существенно выше. Вот там, на высоте, в кустах и засел Митька с автоматом. Я же расположился на другой стороне улицы, спрятавшись за полуразрушенным фундаментом брошенного дома, бомбы мы поделили по-братски. Митьке две – мне три. В принципе конструкция не сложная, и оба наши механика – химика (Митька под моим напором отошел слегка к тому времени), объяснили мне принцип действия и предполагаемую дальность разлета осколков бомбы.
Зимний день набирал силу, когда от Азизова подворья отделились фигуры шести человек и телега с запряженной в нее соловой[6] лошадкой. В поселке и доселе тихом, движение замерло совсем, даже собаки убрались с улицы.
«Только бы Митька выдержал, пока они в золе копаться не начнут, только дождись, дружок, пока гранаты не брошу!» – молился я. И вот этот момент настал, сыновья Азиза, ребята крепкие, примерно наши ровесники, сняли полуобгоревшие стропила с крышки люка, тут я и бросил предварительно сняв кольца с запала, две бомбы подряд… Громыхнуло не слабо, и тут же Митька зарядил длинной очередью… Автомат заглох, но тут же Митькина бомба накрыла дальний участок двора. Подождав, пока осколки осядут, я высунулся и пробил дуплетом из «тулки» по ползущей фигуре Азиза…
Неужели все? Так, надо подождать. Пока я поменял патроны, Митька уже вылез из кустов. Куда он спешит? Но вроде все обошлось, добили только одного совхозского – вроде шевелился… Добивать азизово отродье на его подворье мы не пошли и так целую кучу народа положили…
Мы Деда и Митькиных родичей хоронили на пригорке, напротив нашего пепелища, хорошее место, сухое, деду будет приятно на таком месте лежать, прости меня старик… Ночью он мне приснился. Гладя меня по голове, как в детстве, дед разговаривал со мной:
– Ничего, Степан, не грусти, жизнь усложняют красивыми фразами, но ты смотрел в глаза животным – вот в простоте убийства или воспроизведения рода и заключается наша основа. Сейчас я уже в земле, траве, воздухе и тебе в том числе, а смерти нет, есть память твоего рода. Испытания достаются каждому в жизни. Мы твои родичи всегда рядом, мы любим тебя…
Глава 2
Проснулся я хоть и с тяжелой после поминок головой, но с легким сердцем. На утро, загрузив обе телеги с последним не разоренным имуществом (надо же, дед в последний момент успел в погреб самые ценные съестные припасы спрятать), двинулись к просеке. Лошадь совхозских, как это ни странно, почти не пострадала, хотя напугалась и получила пару мелких осколков на излете в ляжку. Петрович их вытащил в момент, а когда мы уходили, долго смотрел нам в след завистливо – жалостливым взглядом. Чему он завидовал? Нашей молодости или несомненному богатству? Я так и не понял.
За три дня, стараясь не оставлять следов, маскируя их травой и палыми листьями, мы перевезли все наше имущество из схрона в лесу. У Митьки в доме забрали в основном еду, а чугунки, кастрюли не брали, да и некогда было, в любой момент могли совхозские нагрянуть за своей пропажей. Вот сидим вечером, рассуждаем, как нам жить дальше.
