— Да, дела, — Данила почесал голову. — Справишься один?
— Посмотрим, как карты лягут, — пожал плечами Северьян.
Воин положил ему руку на плечо.
— Мы все еще друзья?
— Если у убийцы могут быть друзья, то да.
— В таком случае, мы справимся.
— Мы?
— Одна голова хорошо, а две лучше, — подвел итог Данила.
Путники шли по лесу до глубокой ночи, а когда усталость уже валила с ног, деревья расступились. Впереди, как на ладони, открывалась бескрайняя степь. Трава здесь росла невысокая, хилая. Кое-где торчали, похожие на кусты, деревья. Да и деревьями их обозвать, все одно, что свинью человеком. Листочки мелкие, редкие, ствол весь изогнут, будто кто-то на нем силу мерил, да так и не выправил.
— Ну, дела! — Выдохнул Данила. — Где это мы?
— В степи. Самой обыкновенной степи. Ты что, степь не видел?
— Нет, — признался воин.
Дальше они не пошли. Разожгли костер прямо у высоченной стены леса, сели лицом к деревьям. Если вдруг хищный зверь из леса выйдет, не сразу увидишь. А коли со степи напасть решит, так его за три версты видно. Так и сидели, глядя в безоблачное звездное небо.
— Как странно, — молвил Данила. — Всю жизнь прожил в лесу, слышал, что бывают бескрайние поля, но такого… Здесь же пусто, как… как…
— На небе, — подсказал Северьян.
— Нет, чур тебя. На небе боги. Им виднее. Просто, эта пустота давит. Гадко так, мерзостно.
— Пустота всегда мерзостна. Просто потому что она — пустота.
Спать под открытым небом было боязно и немного страшно. Северьян нервно ворочался, пытаясь заснуть. Лишь усталость, да слабость организма помогла ему. А Данила бросил это бесполезное занятие и так просидел до самого утра. Ночью никто не покусился на их покой. В конце концов, воин все-таки заснул, сидя, облокотившись на меч.
С утра было прохладно. Ветер буйствовал с упрямством обреченного, и если в лесу его скрадывали деревья, то здесь он, злобный и неугомонный, продувал тело до костей. Сухая желтая трава гнулась под его напором, даже деревья, мелкие, убогие клонило к земле. Но, несмотря на явное противостояние стихии, путники шли, закрываясь от ледяного воздуха.
К полудню ветер исчез так же быстро, как и появился. На небо выползло огромное, на половину неба, солнце и уже через час путники почувствовали, каково ходить по пустыне. Здесь, несомненно, было лучше, но жара стояла такая, что воздух перед глазами начинал плыть, а на горизонте то и дело возникали миражи. Постоянно хотелось пить. Северьян старался экономить воду, кто знает, когда еще удастся пополнить баклажки. Зато Данила накачивался от души, при этом постоянно потея. Он никак не мог уловить связи между большим поглощением воды и обильной потливостью. Обозлившись, он снял рубаху, спрятал в котомку.
— Оденься, — посоветовал Северьян. — Сгоришь напрочь. Спина волдырями покроется.
— Тебе то почем знать, — отмахнулся Данила. — Зато так прохладнее.
Северьян пожал плечами. Дурака не переучишь, пока сам лбом не ткнется. Лишь умный учится на чужих ошибках.
Ближе к вечеру, когда солнце уже скрылось за виднокраем, но небо все еще оставалось бардовым, будто вдалеке занялся пожар, Данила начал тихо постанывать. Сначала просто ныл, а потом начал скрежетать зубами от натуги.
— Ну вот, — выдохнул убийца. — Я же предупреждал.
Данила бросил на него яростный взгляд, но промолчал.
— Терпи, ночью полегчает, — утешил его Северьян.
А вокруг творилось что-то невообразимое. Даже Северьян был уверен, что степь абсолютно необитаема, но не тут-то было. Тихо, едва слышно застрекотали кузнечики. Под ногами то и дело юркали проворные ящерки, пару раз даже проскочила мышь. Откуда-то появились комары. Но были они вялыми, чахлыми, и набрасывались как-то неуверенно. Все больше зудели над ухом, надоедливо хлопая слюдяными крылышками.
А когда под ногами проскочил крупный заяц, Северьян не сдержался, метнул нож. Ужинали они свежей зайчатиной, сдобренной солью и перцем, которые нашел Данила на корабле. Воин то и дело морщился, обожженная спина давала о себе знать. Северьян сжалился, побрызгал ему спину водой. А как только подул вечерний ветер, Данила застонал от блаженства. Конечно, вода не могла заменить кислого молока, но тоже неплохо успокаивала жар.
Мясо было мягкое нежное, истекающее дурманящим соком. Когда Северьян вонзал в него свои зубы, во всю сторону брызгало. Убийца старался не проронить ни капли, сглатывал, обжигаясь, горячий жир, жмурился от удовольствия. Это не сухое вяленое мясо жевать. Мужчине настоящая еда нужна! С кровью, чтобы зверел немного.
Вскоре, сытые, довольные, оба завалились на боковую. Данила уснул сразу же, забыв все страхи. Человек, самое приспосабливаемое существо. Где угодно жить может, все ему по плечу. И в лесу со зверями, и в хлеву со свиньями. Северьяну не спалось. К тому же он выспался прошлой ночью, и теперь смотрел по сторонам, подбрасывая сухую траву вперемешку с мелкими ветками в костер. Огонь трещал, ругался. Ему по душе были крепкие сосновые поленья, а не всякая безвкусная мишура. Но за неимением другого, пришлось довольствоваться и этим.
Северьян даже начал засыпать. Огонь убаюкивал лучше любой колыбельной. Веки тяжелели, наливались свинцом, да и спина, согнутая в три погибели хотела распрямиться. Он уже улегся, подложив под голову подушку, и сонно поглядывал на звезды, когда рядом раздался волчий вой. Северьян встрепенулся, схватился за меч. В свете костра смутно различались три тени. Волки хотели подойти ближе, но боялись огня. Северьян подкинул еще хвороста, и вскоре звери, так и не решившись подойти, скрылись в ночи. Только по степи эхом все еще раскатывался волчий вой.
Базилевсу не спалось. Он не выдержал, встал с пуховой кровати, подошел к окну. В лицо дохнул свежий, теплый воздух. Владыка стоял, наслаждаясь приливом сил. Но мысли по прежнему сковывало напряжение. Уже неделю его мучила бессонница. Проклятый Белокамень, который он все время носил с собой, не давал покоя, требуя новых и новых действий, высасывая все силы. Базилевс чувствовал, как уже не он управляет камнем, а камень подчиняет его своей воле, такой же крепкой и нерушимой, как и этот талисман, порождение древних богов. Он даже подумывал избавиться от злосчастного булыжника, который доставлял больше неприятностей, чем пользы. — «А чего ты еще хочешь?» — Шептал кто-то злобный внутри. — «За право владеть силой стихий, приходится чем-то жертвовать.»
Но Владыка не привык, да и не хотел жертвовать чем-либо. Тем более, собственной свободой. А камень затягивал все сильнее, и теперь Базилевса начала мучить бессонница. Во сне приходили кошмары, казалось, что какой-то черный человек хочет отнять, уничтожить талисман. Базилевс пытался остановить его, но всякий раз просыпался в холодном поту. Он чувствовал, что скоро сойдет с ума. Помогавший до поры до времени талисман стал непомерной обузой. И теперь, прислушиваясь к стукам в груди, он все чаще замечал, что удары становятся резкими, отмерянными. Как будто и сердце стало меняться. Стало превращаться в камень.
Северьян проснулся оттого, что услышал стук копыт. Прислонился ухом к земле: четверо, не меньше. Разбудил Данилу. Тот вставал неохотно, еле-еле разлепил глаза. У него все еще болела спина. Волдырей благо, так и не появилось, зато сам был красный, как вареный рак.
— Не спи, замерзнешь, — усмехнулся Северьян. — К нам гости.
— Кто еще?
— А хрен их знает. Но то, что на лошадях, это точно.
На горизонте вздыбилось облако пыли. Вскоре путники разглядели впереди четырех всадников. За собой они тащили что-то большое, вяло сопротивляющееся. Всадники оказались русичами, в крепких бронзных кольчугах, у одного на голове шлем, на солнце блестит, будто золотой.
— Здорово, мужики! — Приветливо крикнул Данила.
