чтобы репетировать постановочный бой, — и Цзинцзин.
— «Шелковой плетью вас одарит столичной красотки рука» — это что? Выкиньте, это BDSM какое- то, — посоветовал Лёша.
— Во время свадебного обряда в Древнем Китае жена символически вручает мужу плеть. Это традиционный обычай, — разъяснил Ди. — Ин-Ин просто хочет сказать, что опасается, как бы Чжан не забыл ее в разлуке и не женился на другой.
— Я вам серьезно говорю, вас не поймут. Замените как-то. Ну, там… «обменяешься кольцами с другой»…
— Но из того, что люди обменялись какими-то ювелирными украшениями, вовсе не следует, что они собираются пожениться, — возразил Сюэли.
— А так у вас ницшеанство какое-то. Это Ницше, по-моему, говорил: «Идешь к женщине — не забудь плётку».
— Это опечатка, — убежденно сказал Сюэли. — На самом деле он хотел сказать: «Не забудь плёнку». Чтобы фотографировать. Чтобы запечатлеть такую красоту.
Имя Ницше Сюэли слышал впервые.
— Но что же делать? — размышлял тем временем Ди, который единственный внял без споров Лёшиной поправке. — Чем же заменить?.. Ну хорошо, ну давай «станешь брови ей сам подводить», что- нибудь такое. «На фениксах взмыть к небесам» тоже, наверное, не нравится? Пить из одного кувшина на свадьбе, что еще?
— Станешь перед алтарем, там, я не знаю, — подсказывал Лёша. — Пойдёшь под венец… вкруг аналоя.
Ди и Сюэли посмотрели на него очень кисло. Ди потер лоб и сказал:
— Может быть, так:
— Это проблема, — сказал Лёша. — Натуральная такая проблема. Если нитью он обвяжет, еще красной, то вообще, конечно, тогда уже никак.
— Мне нужно ехать в эту гимназию с изучением китайского языка. Я не вижу иного выхода, — поделился Сюэли с аспирантом Ди. Он грел руки на батарее в комнате Ди, но все равно было чертовски холодно. — Какие у меня есть варианты?
— Подожди. Я пойду с тобой, — сказал Ди, надевая в рукава пиджак, который был накинут у него на плечи.
— Зачем ты пойдешь со мной?
— Для тренинга. Я… м-м… овладеваю умением ходить всюду незамеченным. Скоро это может мне понадобиться. Это чисто психологический трюк, никакой мистики. А поскольку меня никто не увидит, то мое присутствие никак тебе не помешает.
— Мне нужно выяснить, откуда дети взяли обломок яшмы. Единственная ниточка сейчас к театру.
— Еще неразобранные вагоны архивов на путях, — напомнил Ди.
— Сравни: неразобранные вагоны — и кусочек театра, пусть маленький, но материальный.
Сяоли вынул из кармана джинсов яшму и подбросил на ладони.
— Ты скажешь им, что спер его?
— Мне не придется даже ничего говорить. Это будет очевидно.
От «Бауманской» шли минут десять вниз, в какие-то переулки. За решеточкой, за старыми деревьями, увидели здание, покрашенное во все цвета, какие может принимать бутылочное стекло, — то есть белый, зеленый, коричневый и немного синего.
— Я все же зайду первый, — сказал Ди.
— Почему?
— Потому что меня все равно никто не видит. А ты входи минут через десять.
Сюэли пожал плечами и десять минут играл во дворике в фигню, которую подарила ему Цунами: шарик, который подлетает на воздушной струе, когда дуешь в трубочку. Потом он потянул на себя тяжелую дверь и вошел. Коридор кишел детьми, но Ди действительно никто не видел. Ди расслабленно стоял у стенгазеты и ел мороженое, капая на пол. Если бы его увидели, у него непременно попросили бы — либо мороженое, либо чтобы он не капал на пол.
Из двери с табличкой «Директор» выбежала заплаканная миловидная женщина.
— Здесь что-то случилось, — предположил Сюэли.
— У них… сдох анолис в живом уголке, — шепнул Ди.
— Анубис?
— Сам ты Анубис.
— М-м…, — Сюэли шагнул к женщине.
— Марина Викторовна, — подсказал Ди.
— Откуда ты все знаешь?.. Марина Викторовна, здравствуйте. Меня зовут Вэй Сюэли, я…
Дальше Вэй Сюэли наврал с три короба за пять минут: оказывалось, что он и представитель агентства Синьхуа, и от студенческого совета МГУ, и с факультета журналистики, а все это оттого, что он плохо подготовился к разговору. Сработало то, что он может посмотреть мертвого анолиса, потому что якобы держал такого же некогда в Гуанчжоу и понимает. Через минуту он уже держал в руках мертвого анолиса. Сочувствие отображалось во всех его чертах.
— А что это за милые дети выступали у нас в МГУ на… на вечере, посвященном Ли Бай? — спросил он. — Это… театральная студия? А нельзя ли мне?..
Через пять минут перед ним стояли Яна, Вася, Муся и кто-то еще, он не расслышал — словом, все, кто был в тот злополучный час в недоброй памяти Пушкинской гостиной, где разыгрывались сценки из жизни Ли Бо.
— Э-э… замечательно, — сказал Сюэли. — Дети, моя фамилия Вэй, я горюю, и я в глубоком трауре. Эта вещь — единственное, что напоминает мне о моем дедушке — герое…
— Великой отечественной…, — подсказал Ди.
— …войны против Японии, — твердо закончил Сюэли, отмахнувшись от Ди. — Давайте-ка начистоту: где вы это взяли? Чье это?
— А-а… м-м… мне ничего за это не будет? — спросил очаровательный ребенок полукитайского вида, отчего его, вероятно, и запихали учиться в школу с китайским языком: чтобы не отрывался от корней.
— Смотря, насколько кровавы твои деяния, — сказал Сюэли.
— Всё было бескровно, — сказал мальчик. — Я его добыл не совсем честно…
— «Честно украл, сам, никто мне не помогал»? — жестко поинтересовался Сюэли.
— В общем, да, — согласился мальчик. — Я был у тети Киры на работе, и-и… когда остался один… там, среди мелочей разных… я подумал, что это не очень надо…
— А кем работает твоя тетя?
— Она сотрудник му… она хранитель китайской коллекции в Государственном музее изобразительных искусств.
— Эта коллекция хранится… в основном здании музея? — спросил Сюэли, от волнения переходя на китайский.
— Нет, в Голицынском флигеле, — отвечал мальчик по-русски. — Это за Галереей современного искусства дворик, там Институт философии и Голицынский флигель. Спиной к музеям Рерихов.
— Каких Рерихов? — слабо спросил Сюэли.
— Не важно, каких Рерихов, — шепнул незамечаемый всеми Ди. — Я тебе потом объясню, каких.
