Христос тискал в ладони комок земли:
— Они правильно сделали, что ушли. Сеять действительно давно пора.
Кудрявился вокруг часовни солнечный шиповник, расшитый лакированными оранжевыми и красными ягодами. Солнце прошло зенит и начинало клониться к закату.
— Эх, — вздохнул Фома. — Вот поработаем славно, сядем ночью вечерять. Под яблонькой, под звёздами... Тут бы самый смак выпить... И корчма недалеко... Выпить да яблочком, прямо с ветки, закусить.
— Ишь, ласунчик, — сказал Христос. — Ишь, малимончик. Сахар губа чует. А вот я вас спрошу, пока деньги не выкопаем, на какие доходы вы, благородный рыцарь, выпивать будете? Как один друг говорил: «В водке лик свой искупав, Фома-шляхтич задремал».
— Сам знаю, — грустно отозвался Фома. — А хорошо было бы — задремать не задремать, а хоть бы лицом ткнуться.
— Ну, — встрял Иуда. — Так в чём, я спрашиваю, закавыка?
— Деньги, — ответил Христос. — Не понимаешь?
— Вуй, дурные головы, — воскликнул Иуда. — И не знают ничего! А тридцать сребреников, что я у Матфея отобрал?
— Неужто отобрал? — ахнул Вестун.
— А то, — приосанился Иуда. — Тогда, когда вы меня из лодки вынимали. Помните, отстал я?
Ус и Клеоник с Марком весело расхохотались. В стороне, обнявшись, смеялись Фаустина с Анеей.
— И по-моему, нечего нам думать. И по-моему, Христос, нам с тобою сейчас самое дело их разом пропить.
— А я? — спросил Фома.
— Ну и тебе немного дадим, — посулил Иуда. — Всем немного дадим. Разве я сказал, что мы не дадим?
Христос, смеясь, взял две почти полуведёрные баклаги и оплетённую лозой сулею. Подал их Иуде.
— Тогда лупи. — Он взглянул на солнце. — Ещё успеешь. Это и вправду самый неожиданный конец истории: пропить разом тридцать сребреников.
Подхватив баклаги и бутыль, долговязый Иуда, как журавль, лупанул по пашне....Ус надел на шею Юрасю сеялку.
— Иди первым, — предложил он.
Христос, смеясь, проводил Иуду глазами. Потом перешагнул через поваленное трухлявое распятие и встал на меже пашни.
Приладился, пошёл, работая одной рукой. Равномерно, со свистом, в такт шагам правой ноги, разлеталось зерно. И Ус подумал, что на том месте, где так работают, обязательно взойдут ранние, сине- зелёные, а с самого начала красноватые всходы.
Христос оглянулся. За ним шли, половиной журавлиного клина, остальные. Фома сеял двумя руками и показал Христу язык: «Знай шляхту!».
И тогда Христос примерился и тоже начал работать двумя. Широко, ровно ложилось в борозду зерно.
Иуда уже скрылся. Неопалимые купины деревьев стояли на взгорках. Тосковал вокруг часовни шиповник. А сеятели поднимались на вершину круглого пригорка, как на вершину земного шара. И первым шёл навстречу низкому солнцу Христос, мерно размахивая руками. И, готовое к новой жизни, падало зерно в тёплую, мягкую землю.
Вышел Сеятель сеять на нивы Своя.
7 апреля 1965 г. — 29 апреля 1966 г.
Челябинск (Шагол) — Рогачёв.
СЛОВО ОТ ПЕРЕВОДЧИКА, ИЛИ МЕТАМОРФОЗЫ ЮРАСЯ БРАТЧИКА
Второе пришествие — тема не только богословская и даже не столько богословская, сколько литературная. Писатели и поэты во все времена пытались представить себе и описать либо само Пришествие в различных его интерпретациях (Кузьмина-Караваева, Гессе, Борхес, Хайнлайн и многие другие), либо, как Кампанелла, его последствия. По сути об этом же говорится и в романе белорусского писателя Владимира Короткевича «Христос приземлился в Гродно», который вы, уважаемый читатель, сейчас держите в руках.
Я не буду занимать ваше внимание пересказом сюжета, тем более что послесловие этого и не предполагает, но несколько слов о моральных аспектах романа мне хочется сказать. В самом его начале мы не видим ни Христа, ни апостолов — их там нет и быть не может. Да и происходит действие романа далеко не в Назарете и даже не в Иерусалиме. Перед нами — Беларусь XVI столетия, а вместо Христа с апостолами — труппа лицедеев, сборище непрофессиональных комедиантов, ставших таковыми не от хорошей жизни, а попросту — шайка бродяг или, по авторскому определению, «самый настоящий сброд: любители выпить, подъесть, переночевать на чужом сеновале, когда хозяина нет дома», и «на лицах у них было всё, что угодно, только не святость». И предводитель этого сброда, Юрась Братчик, ничуть не лучше всех остальных — точно такой же мошенник и плут, способный без зазрения совести обмануть, украсть и посмеяться над одураченным простаком. Скажу больше, он, может быть, даже хуже своих товарищей, потому что единственный из всех получил образование в коллегиуме, а образованный негодяй гораздо хуже негодяя необразованного. На первый взгляд с ним, да и вообще с этой компанией вроде бы всё понятно. Но...
Но обстоятельства сложились так, что отцы Церкви были вынуждены официально, привселюдно объявить Юрася Братчика Христом, а всю его шайку — апостолами. И вот тут-то начинают происходить удивительные метаморфозы.
Народная мудрость гласит: если человека постоянно называть свиньей, то рано или поздно он захрюкает. Короткевич утверждает противоположное: если человека постоянно называть Богом, то рано или поздно на него снизойдёт Дух Святой и он Богом станет. Юрась Братчик этого не знает и поначалу относится ко всему с ним произошедшему как к страшному, неприятному, опасному приключению, и стремится к одному — «вознестись как можно скорее» и исчезнуть для всех, чем дальше, тем лучше. Но он уже избран и сам себе не принадлежит, а Дух Святой не дремлет и подспудно, постепенно внушает Юрасю мысли Бога, а разворачивающаяся перед глазами Юрася панорама белорусской жизни только укрепляет эти мысли — опять же, Дух Святой знает, куда вести новоявленного Христа и что показать ему. И со временем, как и полагается. Божьи мысли перерастают в Божьи поступки. В конце концов однажды Юрась, взглянув на мир глазами Бога, оскорбился и, как и Христос за пятнадцать столетий до него, кнутом изгнал из храма торговцев. Вот тогда-то люди и поверили в него, и это изгнание стало переломным моментом в метаморфозах Юрася.
После этого эпизода ни один самый ярый моралист не сумеет найти ни в словах, ни в действиях Юрася ничего бесчестного. Внешне он вроде бы остаётся таким же, как и всегда — человеком до мозга костей, но вместе с тем он становится Богом для всех окружающих, а в конце концов и для себя самого. Характерно, что и автор после этого начинает называть его исключительно Христом. А Дух Святой (или Короткевич, как представитель Его) ведет Юрася все дальше, делает слова его все более Божьими, поступки — все более совершенными, и наконец, после ограбления чудотворной иконы Матери Божьей Остробрамской, у читателя поневоле возникает, мне кажется, не может не возникнуть мысль: а не идет ли здесь речь о Втором пришествии Сына Божьего на землю? Никто, кроме Него, не смог бы поступить так — отнять церковные ценности и раздать их бедным людям прямо возле храма.
Итак, цепь метаморфоз завершается, и перед нами предстает Мессия, Сын Божий, посланник Бога на земле. Все мы в последние времена видели немало новоявленных мессий, из которых скандально известная так называемая Мария Дэви Христос — самая, скажем так, популярная, но далеко не единственная. Сразу должен заметить, что и слова, и поступки людей, объявлявших себя в наши времена посланцами Бога, не идут ни в какое сравнение с делами Юрася Братчика. Но почему же в таком случае предсказанное в Откровении Иоанна Богослова Царствие Божие так и не наступило? Вопрос серьезный, и ответить на него очень нелегко, но я попытаюсь.
