Мы соприкоснулись. Потом моя рука нашла ее руку. Так мы и стояли.
— И ничего нельзя сделать?
— Вряд ли. Метр с четвертью на метр и шестьдесят сантиметров… Это… это… если я не ошибаюсь… каждая плита ноль целых шесть десятых кубометра. Удельного веса гранита я не помню. Но попытаемся представить себе столб метр на метр и высотой… Нет, наверно-таки, я ошибусь. Но такого веса мне не поднять. Слышите?
Сверху послышался шорох, легкое рокотание, шелест.
— А это что?
— А это на плиты сплывает песок, который мы так легкомысленно отбрасывали «немного в сторону»… И надо же — никакого рычага! Можно было бы попытаться.
— Так что мы будем делать? — спросила Стася тихим голосом.
— Погодите. Нужно зажечь свечу, чтобы оглядеться. Без огня совсем каюк.
Я похлопал себя по карманам и ощутил ледяной холод в позвоночнике.
— Ч-черт! Холера на мою голову!
— Что это вы?
— Спички остались наверху. В куртке.
— Та-ак.
— Да, веселая перспектива.
— И что делать?
— Сидеть. Ожидать. И думать.
— Над чем?
— Над тем, что каждая плита ноль целых шесть десятых кубометра. А если точнее, то даже ноль целых шестьдесят девять сотых кубометра… Я вспомнил, кубометр гранита весит от трех до семи тонн. В зависимости от плотности.
— Значит…
— Умножьте это на три. Так вот, если посчитать весьма приблизительно, даже в лучшем случае этот завал, вся эта бандура весит шесть тонн. Мы не сможем даже на толщину волоса сдвинуть плиты с места.
— Значит, нам могут помочь только снаружи?
— Да. И необходима техника. Им не обойтись без техники.
— Что ж, — сказала она, — будем смотреть правде в глаза: помощи извне тоже не будет.
— Почему? — Я начал уже догадываться.
— Мы ушли, когда и ваши и мои спали. Никто нас не видел. Мы не предупредили ни о чем ни детей, ни коллег, ни хозяев. Мало того, мы навели на ложный, фальшивый след даже Хилинского с Лыгановским. Курганное захоронение, неизвестно где, пятое, десятое. Нас можно искать в лесу, по всему району, но только не здесь… И даже след на росе: «взойдет солнце — росу высушит».
— И все же мне подозрителен этот обвал. Плиты стояли крепко. Я пытался сдвинуть — ни одна не сдвинулась.
— Так что вы думаете?
— Думаю, что это очередная попытка избавиться, очередное покушение на тех, кто много знает.
— Что ж, будем ждать… Вы говорили, без еды…
— Я говорил, сколько дней может прожить человек без еды, но я не говорил, сколько он может прожить без воды. А воды у нас нет ни капли. Даже капели со сводов.
А про себя подумал: «Дня три».
Руки мои все еще искали в карманах то, чего там не было. Носовой платок, ножик, сигареты, шариковая ручка. И вдруг в самом уголочке правого кармана, почти наполовину под подкладкой, пальцы нащупали что- то тонкое и хрупкое, даже на ощупь похожее на спичку. Потянул, еще боясь верить.
— Сташка, спичка!
— Ну и что? Спичка без коробки.
— Глупенькая, если только…
Я лихорадочно думал, сжимая в пальцах драгоценность, равной которой не было.
Можно, можно было добыть огонь и без коробка. Есть несколько способов.
Ну, во-первых, согнуть ногу так, чтобы брюки плотно обтянули бедро, и чиркнуть спичкой по бедру. Можно, но я не знал, из чистой шерсти мои брюки (тогда огонь!) или с примесью какой-нибудь синтетической дряни.
Шершавая стена? Но достаточно ли она мелкозернистая и сухая?
— Ага… Сташка, где твоя рука? На, держи. И упаси бог уронить.
— Что ты хочешь делать?
— Погоди.
Я вспомнил, как блеснул в последнем лучике света кусок стекла, скользнувшего по струе мусора, сыпавшегося в люк.
— Кусок стекла!
Я подполз к обвалу, в куче мусора у лестницы (благодарение богу еще, что я не отошел далеко) и начал руками, сантиметр за сантиметром, ощупывать мусор, даже слегка перекапывать его.
Это была почти безнадежная затея. Стекло могло отлететь далеко в сторону, могло оказаться глубоко засыпанным. Но я перебирал и щупал мусор в полном мраке так упорно, словно это была последняя наша надежда. Хотя что нам могло дать это стекло? Возможность одной-единственной неудачной попытки? А что мог дать нам свет, даже если мы и добудем его?
Но я шарил, щупал, чуть не нюхал эти отбросы. И вот… вот… не оно… Вот еще… Оно… оно, черт меня и всех побери!
— Сташка!
— Я здесь… Ползи… Сюда… Что ты нашел?
Я приложил стекло к щеке — слава богу, сухое. Ни грана влаги на нем. Видимо, лежало в песке.
— Дай спичку.
Я осторожно водил спичкой по волосам, к счастью, также сухим. Сухие волосы лучше самой лучшей промокашки.
— Держи свечу… Так. Здесь держи. И упаси тебя бог даже дышать.
Прижав пальцем головку спички, я сильно и быстро чиркнул ею по стеклу. Раз… Второй… Третий…
Зашипело…
И вот на кончике спички расцвел чудесный, синий внизу, оранжевый выше и желтый на конце волшебно-живой цветок.
Вспыхнул фитиль свечи.
Новыми глазами смотрел я на нашу тюрьму, на перемежающиеся полосы камня и кирпича, на конус мусора, засыпавшего лестницу. Я воткнул в этот мусор свечу, а две другие положил рядом.
— Ненадолго хватит, — сказал я. — Будем зажигать одну от другой.
— Мы не знаем, — сказала она, — можем ли мы позволить себе даже такую роскошь? Хватит ли у нас в этой ловушке воздуха? А вы еще закурили, Антон.
— Потому и закурил. Видите, дымок тянется к тому темному пятну и к тому, что выше. Здесь есть тяга, есть воздух. По крайней мере, мы не задохнемся. И я попытаюсь сделать трут. Пускай себе не из древесной губы, а из собственных брюк.
Я глубоко затянулся и выдохнул очередную струю дыма. И снова ее потянуло к темному пятну на стене.
Отдушина. И тяга. Сильная тяга.
— И все же, в чем дело, что все так неожиданно обрушилось? — задумчиво сказала Стася.
— И тут не докопаешься. Может, та подточенная стена рухнула и удар отдался сюда… А может, и скорее всего это так, кто-то следил за нами. Кто-то постарался нас тут замуровать. А вместе с нами и свое прошлое.
— Так ведь здесь ничего нет. Какое прошлое? Где?
Я как раз заканчивал обстукивать камнем пол.
