Летают оранжево-желтые китайские иволги. Огромные. Больше голубей. Какая неугомонная тишина!
Северину повезло. Только вышел на порядком заржавевшие рельсы узкоколейки — появилась дрезина. Остановилась.
— Садись, земляк.
Ехали втроем. Видно, ремонтные рабочие.
— Куда?
— В Тигровую.
— Зоолог, что ли? Ходите вы все, бедняги, ходите. Работенка не приведи бог! По мне, так лучше кувалдой махать. И без ружья. А вдруг медведь?
— Они слово знают, зоологи, — сказал другой.
Свистел над дрезиной ветер. Как в калейдоскопе — разглядеть не успеешь — бежали, менялись скалы, сопки, деревья.
Когда дрезина остановилась, один из рабочих, почесав затылок, сказал:
— А может, не надо его отпускать?
— Почему? — спросил тот, что вел дрезину.
— Тайга.
— Чепуха. Зоологи, они привычные. Не заблудится. Вон, парень, пойдешь напрямик. Там будет заброшенный «угольник» узкоколейки. Компас есть?
— Только это. — Будрис показал на солнце.
— Потом от «угольника» на северо-запад.
Дрезина умчалась. Будрис постоял немного и углубился в заросли. Зеленая тень. Бегущий свет. Глухой ритм сандалий.
VI. ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ КЕДРА
Солнце начинало клониться к закату. Длинные черные тени стволов легли на малахит листвы. Лицо обдавала приятная трепетная прохлада.
Северин уже испугался, что идет не той дорогой, когда вдруг тропинка вывела его к столбу с прибитой табличкой. На табличке было написано: «Граница».
Приободрившись, Будрис ускорил шаг. Временами будто легкий вздох пролетал над вершинами кедров — отзвук бриза.
Хвоя кедров темнела, затаенно шумела в золотистой и голубой вышине. Тропинка пошла с хребта вниз, в тень, на дно огромной пади.
Над головой Будриса оранжевая в лучах заката высилась голая Янтунлаза. С хребта, на котором он стоял, устремлялись на дно пади многочисленные ручейки, речушки, криницы. С другого, далекого, хребта также тянулись серебряные нити, И все они сливались на дне долины с небольшой быстрой речкой.
«Ага, значит, это корыто и есть Тигровая Падь. Ничего себе. Ложбина. Два хребта. Наверное, аж до тех вон гор слева, черных от пихты. А вправо — до моря. Километров сто по периметру. Ничего. Жилья не видно. Только вон там дымок, наверное, егерский кордон. И вон там, километрах в двадцати, еще дымок. Ну, а центральный поселок? Он где? Вот. Почти под ним. На самом дне Пади Тигровой. Приткнулся к речушке. Что-то вроде десятка маленьких домиков. Сараи. Еще что-то. Что ж, надо идти».
Будрис начал спускаться. Сразу его окутали тень и прохлада. Временами тихо вздыхали над головой кедры. Цеплялась за ноги какая-то дрянь, он не знал что, да и не хотел знать: уж очень устал.
Когда он спустился на дно распадка, на левом хребте лежала уже глубокая тень, и только правый хребет краснел в последних лучах солнца.
Перешел речку. Она была на удивление прозрачной для Приморья, и он понял почему: вся вместе с притоками лежит в лесу. Корни цепко держат грунт, не дают дождям вымывать гумус. Возможно, в дождь замутится ненадолго — и снова как слеза. Вот строение у берега. Баня. Какой-то сарай. Возле него две грузовые машины. Бревенчатые домики. А тот, наверное, дом директора. «Физиономия» у дома такая… внушительная.
Во дворе его встретили лаем две собаки. Лаяли и виляли хвостами. В такой глуши человек не враг, но… служба. Особенно старалась одна, белая как снег, с ласковыми ореховыми глазами.
— Не смей, Амур! Свои.
Амур вроде только и ждал команды, весело запрыгал вокруг Северина, закрутил хвост баранкой, побежал вперед, словно показывая дорогу.
Тот, кто отозвал собак, сидел на крыльце и чистил ружье. Стройный, невысокий, но крепкий. Лицо коричнево-румяное. Прозрачные голубые глаза, а вокруг них сетка морщинок. Молодой еще, а морщинки, видно, оттого, что все время приходится прижмуриваться от солнца и ветра. Хорошие ровные зубы, приятная улыбка. Пальцы рук нервозные и быстрые. Хорошо знают, что такое оружие.
— Вы директор?
— Точно. Чем могу служить?
Будрис отрекомендовался. Рассказал, что привело его сюда.
— Издалека вы к нам. Денисов моя фамилия. Захар Ираклиевич. Так кто вам нужен?
— Арсайло. Я ее не так уж хорошо знаю. Но она обещала показать, что здесь и как.
— Знаю. Самостоятельная такая девушка. Кажется, из Хабаровска?
— Вы не помните?
Директор улыбнулся.
— Документы смотрел — все в порядке. А так где же запомнишь. Вы не смотрите, что здесь тихо. У меня сотни людей бывают, мирмикологи, орнитологи, ботаники, паразитологи…
— А эти зачем?
— Район у меня относительно клеща безопасный, но все же… Ну, давайте-ка в дом.
Грациозно, без помощи рук поднялся на ноги, мягко ступая, пошел в дом. Комната, куда они попали, была, видно, кабинетом. Шкафы с книгами, стол, диван. На диване лохматая темная шкура горала. На стенах тоже висят шкуры: лисьи, барсучьи, енотовые. Над диваном рога и шкура.
— Изюбровые, — сказал Денисов. — Видите, шкура пятнистая, а на рогах — второй отросток. Садитесь.
Северин сел.
— Так вот… ее в поселке нет.
Сердце упало.
— Уехала?
— Нет. Она в охотничьей избушке. Это километров двадцать вверх по течению Тигровой. Бабочек ловит.
— Я почему-то думал, что она ботаник.
— Она у нас на все руки мастер. Серьезная девушка. А бабочки — хобби. Попросил наш Ласковский помочь ему. У него с женой рук не хватает. Вот они втроем там и сидят. Так что придется вам переночевать здесь.
Пошел на кухню. Потом появился с рюкзаком и ружьем.
— Боюсь, что я покажусь вам негостеприимным хозяином. Но жена с ребятишками уехала. Один. В доме хоть шаром покати.
— Ничего, у меня есть припасы.
— Тогда идемте, отведу вас на ночлег.
Сумерки висели над домиками, над тайгой. Вокруг была густая, невытоптанная трава.
— Я вас в доме наших орнитологов поселю. Можно бы у меня, но там удобнее. Они уехали на Амур — там перелет уже начался. Будете один в большом доме.
— Неудобно.
