От выделенного Литошем сопровождающего из числа прислуги Вадим отказался, решив прогуляться по замку самостоятельно. Благо время для беглого осмотра еще есть.
Родовое гнездо, и снаружи-то немаленькое, изнутри было огромным: гулкие галереи, сводчатые потолки, ненавязчивая, но очень эффектная подсветка, картины на стенах, уютный скрип ступеней, слуги, снующие туда-сюда бесшумными тенями.
Нет, пожалуй, жилую часть замка лучше осмотреть завтра, при свете дня, а сейчас неплохо бы исследовать одну из сторожевых башен, осуществить, так сказать, давнюю детскую мечту.
Для того чтобы попасть в башню, пришлось вернуться во двор, пройти вдоль прохладной, уже почти отдавшей дневное тепло замковой стены, обогнуть накрытый деревянным навесом колодец. В башню вела небольшая, в человеческий рост, дверца, которая, по счастью, оказалась незапертой. Внутри было темно, хоть глаз выколи. Вадим пошарил рукой по стене в поисках выключателя, ничего похожего не обнаружил, зато нашел висящий на вбитом в стену крюке фонарь. Фонарь оказался раритетным, масляным, но заправленным и полностью готовым к работе. Вадим щелкнул зажигалкой, поджег фитиль. Масло тихо зашипело, и оранжевые язычки пламени лизнули стены закопченной стеклянной колбы. Освещение получалось не так чтобы очень, но за неимением лучшего сгодится.
Если верить детским воспоминаниям, в отличие от правой, разрушенной практически до основания, вот эта, левая башня сохранилась почти целиком, в ней не хватало лишь уничтоженных временем деревянных перекрытий. Похоже, сейчас башня находилась еще на стадии доработок, потому что внутри остро пахло побелкой, а тусклый свет фонаря то и дело выхватывал из темноты строительный мусор. Вадим прошелся по периметру первого этажа, не обнаружил ничего интересного, перехватил поудобнее медную ручку фонаря и шагнул к винтовой лестнице.
Лестница была кованой, с гулкими ступенями-перекладинами. Из-за намеренно узкого пролета подниматься по ней было очень неудобно. Вадим погладил прохладные перила и улыбнулся, вспомнив дедов рассказ о том, что винтовая лестница в замке – это не просто архитектурный элемент, а важнейший этап обороны. Одномоментно подняться по такой лестнице мог только один человек, что давало значительное преимущество защитникам крепости. Но даже в этом каноническом для замковой архитектуры вопросе у Рудого замка была своя, неповторимая, особенность. Винтовые лестницы здесь закручивались не по часовой, как принято, а против часовой стрелки. А все потому, что все мужчины рода Закревских появлялись на свет левшами и размахивать мечами им было сподручнее слева направо.
Углубившись в воспоминания, Вадим не заметил, как поднялся на второй этаж. Здесь, на узкой деревянной площадке, он постоял секунду-другую, любуясь открывающимся видом из окна-бойницы, и двинулся дальше.
На третьем, самом верхнем, этаже гулял ветер, терпко пахло туманом и кострами, а небо казалось совсем близким: только руку протяни – и коснешься звезд. Вадим и протянул. Просто так, повинуясь мимолетному порыву, шагнул к узкой, но высокой, в человеческий рост, бойнице, тронул шершавую, еще не оштукатуренную стену.
Шорох над головой он скорее почувствовал, чем услышал, и инстинктивно метнулся в сторону, прочь от планирующей прямо на него черной тени. Дощатый пол сначала скрипнул, потом затрещал, и Вадима с неудержимой силой поволокло вниз, в разверзшийся вдруг под ногами пролом.
Наверное, он бы свалился вниз и, скорее всего, разбился, но ему повезло: борт пиджака зацепился за деревянный обломок настила и задержал падение. Нескольких мгновений, дарованных этой случайной передышкой, Вадиму хватило, чтобы зафиксировать ставшее вдруг непослушным тело в проломе, подтянуться на руках и выползти обратно на смотровую площадку. Упущенный фонарь с тихим шипением рухнул вниз, в черную шахту, стукнулся несколько раз о железные перила, разлетелся брызгами битого стекла и горящего масла. Вадим выругался, отполз подальше от пролома. Вот и сходил на экскурсию…
Оставаться на смотровой площадке пропала всякая охота, память услужливо подсунула воспоминания о том черном и непонятном, что спланировало на него откуда-то сверху и едва не отправило к праотцам.
Кто это был? Летучая мышь? Птица? Не похоже. Если уж мышь, то гигантская. И главное, где она сейчас?
Выяснять, куда подевалась напавшая на него нечисть, Вадим не рискнул. Оказалось, что звезды на здешнем небе хоть и яркие, но их света явно недостаточно, чтобы освещать путь обратно. Теперь придется возвращаться ползком, на ощупь, чтобы, не дай бог, не нарваться еще на какую-нибудь ловушку. И поделом! Не хрен строить из себя юного следопыта. С исследованием местных достопримечательностей можно было подождать и до утра.
Из-за отсутствия света и ноющей боли в ушибленном боку спуск оказался гораздо медленнее, чем подъем. Даже несмотря на то, что Вадим торопился изо всех сил. А торопиться было из-за чего: вытекшее из разбитого фонаря масло, вопреки надеждам, не погасло. Пламя разгоралось все сильнее, ярко- оранжевыми змейками подбираясь к куче строительного мусора. Минута-другая – и башне понадобится еще одна реставрация…
Вадим успел в самый последний момент, спрыгнул на землю, сорвал с плеч многострадальный пиджак и принялся сбивать пламя. Битва с огнем была недолгой, но пиджаку от Гуччи пришел конец. Ну и черт с ним, главное, что сам жив остался!
Когда Вадим выбрался из башни, наручные часы показывали ровно десять вечера, на званый ужин он опоздал. То-то дед обрадуется…
В дверь постучали без пяти минут десять.
– Госпожа, – послышался приглушенный голос Ганны, – госпожа, вы готовы?
– Да! – Яся распахнула дверь, едва не задев при этом служанку, но та увернулась с неожиданным для ее грузного тела проворством.
– Его милость и пан Йосип уже в главном зале. – Перед тем как поклониться, Ганна бросила на нее оценивающий взгляд. – Прошу за мной.
Главный зал полностью соответствовал своему названию и размерами не уступал актовому залу в каком-нибудь не самом захолустном Дворце культуры. Бoльшая часть помещения утопала в темноте, освещенным оставался лишь центр с длинным, застеленным белоснежной скатертью столом, посреди которого возвышались серебряные подсвечники с медленно оплывающими свечами. В огромном, с человеческий рост, камине тихо потрескивали поленья, распространяя по залу едва уловимый запах дыма.
– А вот и наша маленькая леди! – Завидев Ясю, Литош порывисто поднялся из-за стола, едва не опрокинув при этом высокий хрустальный бокал. – Ярослава, я уже говорил вам, что вы очаровательны? – В черных глазах плясало озорное пламя. Или это были всего лишь отсветы горящего в камине огня?
– Пан Йосип, вы меня смущаете! – Яся улыбнулась художнику, бросила быстрый взгляд в сторону восседающего во главе стола благодетеля. Он казался уставшим и задумчивым. Может быть, оттого, что его блудный внук, игнорируя этикет, до сих пор не явился к ужину?
– Так не надо меня смущаться, прекрасная Ярослава! – Литош согнулся перед ней в полушутовском поклоне. – Я в равной мере стар и циничен, чтобы позволить себе называть вещи своими именами. Если уж я говорю, что вы обворожительны, значит, смиритесь, моя маленькая леди.
– Не знаю, в какой степени вы циничны, – Яся оперлась на протянутую художником руку, – но вот по поводу возраста явно кокетничаете, пан Йосип.
– Ярослава – вы просто чудо! – Литош расплылся в довольной улыбке и обернулся к Закревскому: – Владислав Дмитриевич, где вы нашли этот прелестный цветок?
– В райских кущах, разумеется. – В голосе благодетеля послышалась одной только Ясе понятная насмешка. Ну еще бы, назвать помойку райскими кущами…
– Надо уточнить координаты сего дивного места, – хохотнул Литош, увлекая Ясю к столу. – Вдруг надумаю жениться, буду знать, где искать себе жену.
– Боюсь, друг мой Йосип, что другой такой невесты, как наша Ярослава, вам не найти. – Благодетель в раздражении посмотрел на часы.
Точно в ответ на его невысказанное недовольство послышалось эхо торопливых шагов, и в главный зал вошел Вадим Закревский. Выглядел он так, словно отведенное на подготовку к ужину время потратил черт знает на что. Какой там этикет! Суженый даже не счел нужным надеть пиджак и приперся к столу в одной рубашке с криво, явно наспех повязанным шейным платком. И если рубашку Вадим все-таки переодел, то
