тревожно и печально одновременно. — Я ж не затем пришел, Наталья... Я только узнать, как вы с Юленькой. Зря пришел, не должен был... Моя вина, ты прости меня, Наталья.
Как давно никто не называл ее Натальей! Целую вечность. Отчего же в сердце ничего, кроме боли и жалости? Как же получилось, что дотла сгорело то, что казалось бессмертным?
— Прощай, Наталья. — Аким поежился под порывом ветра, поднял воротник изношенного пальто. — Пойду я...
— Погоди! — Ната сжала кулаки с такой силой, что ногти впились в кожу. — Аким, куда ты пойдешь?
Он замер, сутулые плечи вздрогнули, словно она только что переложила на них неподъемный груз.
— Тебе же некуда идти, Аким, — сказала Ната шепотом. — Оставайся...
Он остался работать садовником. Неприкаянный, неузнанный, чужой. Савва не видел в этом изможденном старике своего бывшего ученика. Ната не удивлялась. В последнее время Савва сделался мрачным и рассеянным, даже на нее он смотрел невидящим взглядом, точно не замечал. Она помнила этот взгляд, точно так же
