чтобы он проморгал появление Марты.
— Добрый вечер. — Она стояла на крыльце дома, кутаясь в безразмерную вязаную кофту и поглядывала встревожено то на наливающееся грозой небо, то на Грима, то на самого Арсения. — Ты пунктуален.
— Я старался. — Он усмехнулся, сделал знак Гриму. Пес недовольно фыркнул, прижался боком к левой ноге. Грим всегда держался слева, точно оберегал так до конца не восстановившуюся ногу хозяина.
— Ната это оценит.
Сейчас Марта не смотрела ни на него, ни на Грима, взгляд ее на секунду расфокусировался. Наверное, тоже что-то вспомнила. И видно, что воспоминания эти неприятные, потому что ее золотистая аура вдруг пошла нервной рябью, а метка, та самая странная метка, сделалась на мгновение почти видимой обычным человеческим зрением. Метка... Не то нимб, не то диадема, дымно-серая, почти касающаяся волос, неспокойная, переливчатая, непонятная. Никогда раньше...
— Ната — моя бабушка. Это она тебя нанимает. — И снова нервная рябь на золотистой, едва различимой глади, и снова серые сполохи над головой. Коснуться бы, почувствовать, какая она — эта странная метка, но нельзя. Он уже битый, причем не единожды, знает, что хвататься голыми руками за всякие непонятные штуки — себе дороже. Может быть, потом, когда разберется, что это такое...
— Я в курсе. — Да, Арсений был в курсе многих вещей. Прошли те времена,
