такой гвалт, что Андресу пришлось повысить голос. – Какая жара… Посмотри на свои руки, Клара. Дотронься до лица. Нужен другой воздух, чтобы твоя кожа высохла от пота.
– Дело не в том, что я хочу остаться, – сказала Клара. – Просто я не вижу, почему надо уезжать.
– Давайте втроем выйдем на улицу, – пробормотал Андрес. – Возможно, там вы увидите.
– Увидим Абеля? – спросил Хуан, поднимаясь.
– Возможно, – сказал Андрес. – Стелла, останься с репортером, он совсем засыпает.
– Расскажете потом, – сказал клевавший носом репортер. – I am Ozimandias, king of kings[95] —
что в переводе означает… Ладно, материала – на полную колонку корпусом…
– На много колонок, – сказал Хуан. – Для Озимандиаса. Спи, репортер, а Стелла заботливо будет охранять твое похмелье.
– Я, – сказал репортер, – не сплю.
Андрес отступил в сторону, пропуская вперед Клару с Хуаном. Положил, было, свой бумажник в карман Стеллы, но снова достал и вынул из него пару купюр.
– На всякий случай…
Стелла посмотрела на него, зажала бумажник в руке и опустила себе в карман.
– Иди, не беспокойся, – сказала она. – Я сама управлюсь.
– Может, я немного задержусь, – сказал Андрес. – Но лучше мне пойти одному. Если тебе станет тут неуютно или начнут донимать, оставь репортера спать, а сама —
– Иди, не беспокойся, – сказала Стелла.
– А если все будет нормально, подожди меня тут немного. – Он коснулся ее щеки тыльной стороной ладони и пошел к двери, а на пороге обернулся и, вложив два пальца в рот, свистнул, подзывая Калимано. В глубине зала задвигались стулья, эдакое маламбо без музыки, звякнули разбитые бутылки, Калимано вынырнул из-под груды чего-то и, не торопясь, твердо ступая, направился к двери.
– Останься здесь, – сказал Андрес и вложил ему в руку одну бумажку. – Когда я опять свистну, выходи к нам.
– Как прикажете, – сказал Калимано. – А покудова пропущу стопочку для освежения тела, чтобы не потеть,
Хуан смотрел в сторону Бушара, но из-за тумана и красноватого зарева, становившегося все ярче, трудно было разобрать очертания фигур и даже зданий. Они вдруг поняли, что в кафе было прохладнее и не чувствовалось этой вибрации, этого дрожания воздуха, запаха паленой резины и сырого луга —
и вот этого чего-то на земле —
потому что иногда казалось —
Люди, группками проходившие по улице, не разговаривали, дышали тяжело. Почти не было прохожих- одиночек, шли или парами, или группками, впятером, вшестером, вниз по Виамонте к порту. Кто-нибудь вдруг отделялся от группы и нырял в «First and Last». И никаких признаков Абеля.
– Как у Поля Жильсона, – пробормотал Хуан.
– Смотри, – прошептала Клара, приникая к нему.
– Смотри туда.
При таком тумане – пламя (или просто в воздухе отражается что-то, чему надо найти объяснение)? А доски настила словно плыли в тумане, совершенно голубые, и светились —
– Красиво, – сказал Хуан. – Смотри-ка, бегут.
– Скоро тут бегать перестанут, – сказал Андрес.
– Говорят, на Леандро Алема провалилась мостовая в нескольких местах, смотри-ка.
Парнишка поддерживал женщину в красном и сказал что-то насчет —
и красная спина женщины, точно красное знамя
на плечах, —
насчет провалившейся канализации и газовых труб —
–
Написано в четырнадцать лет на тетради в зеленой обложке. Что скажешь, Кларита?
Она смотрела на небо, в котором что-то происходило, совсем низко, почти у земли. «Хоть бы птица какая-нибудь, чайка, что ли, – подумала она. – И луны сегодня нет». Она увидела, что Андрес уходит, словно желая оставить их наедине. На углу Бушара он закурил сигарету, огонек спички высветил его профиль, склонившийся над сложенными корабликом ладонями.
– Tout le monde a bel, – сказал Хуан. – A bel et bien disparu[97]. Как далеко отсюда маркополо, старуха.
– И экзамен, – сказала Клара тоненьким, в ниточку, голосом. – Смотри-ка вон туда, как
