наркотиков и колумбийские сутенеры и курьеры. Понятно, что надолго никого из них задержать не удастся, но Бергман справедливо рассчитывал вынудить некоторых из них дать показания на следующее звено — ступенькой выше. А главное, подобная акция должна была резко приостановить ритмичный, размеренный ход теневого бизнеса и заставить и колумбийцев, и итальянцев отвлечься от мыслей о разборках.
Да, это был «цирк», показательный номер фокусника, — вовсе не рассчитанный на полное истребление мафии и на деле призванный лишь на время переключить внимание кланов. Но Бергман знал, что если все пойдет именно так, как он задумал, то война может и не состояться. По крайней мере в ближайшие год, а то и два.
— Школьников брать будем? — стремительно сортируя списки будущих задержанных, осторожно поинтересовался один из заместителей.
Бергман задумался. Часть старшеклассников — человек восемь-десять давно ходили под итальянцами. Понятно, что доказать это будет сложновато, но припугнуть всех их стоило — пусть и на время.
— Позвони директору школы, — распорядился он. — Пусть подготовит личные дела всех, кто хоть как-то замечен в связях или имеет отношение к конфликтам с ними.
На следующий день, в первый день весенних школьных каникул Нэнси пригласил к себе директор школы мистер Джон Кейси.
— Вы в курсе, что ваш сын устроил вчера драку с Рикардо Маньяни? — сразу перешел к делу директор.
Нэнси вспомнила огромный лиловый синяк на оба глаза, с которым вернулся из школьного парка Джимми, и счастливо улыбнулась.
— В общем, да.
— И вас это не тревожит? — заметил ее настроение директор.
— Совершенно, — еще шире улыбнулась Нэнси. — Я уверена, что мой сын отстаивал справедливость. А по этим вашим братьям Маньяни давно уже все исправительные учреждения тоскуют.
— Но драку-то затеял ваш сын… — резонно заметил директор.
— Ну и что? — пожала плечами Нэнси. — Когда я училась в школе, у нас все время кто-нибудь дрался.
Мистер Кейси досадливо поморщился.
— Когда вы учились в школе, миссис Дженкинс, у директоров не было многоуровневой балльной системы оценок эффективности обучения и воспитания.
Улыбка Нэнси сразу сошла на нет. В этой жутковатой фразе явно чувствовался какой-то подвох.
— И что?
Мистер Кейси подошел к высокому, до потолка, стеллажу и не без труда вытащил толстенную светло- коричневую картонную папку.
— Это — личное дело вашего сына. Не желаете ознакомиться?
Нэнси пожала плечами и пододвинула папку к себе. Открыла, принялась листать… большей частью это были обычные доносы — первый симптом полного поражения системы образования.
— И что теперь? — настороженно поинтересовалась она.
— Пока ничего, — развел руками директор, — но все идет к тому, что ваш сын — заметьте, сын полицейского — не сможет учиться в нашей школе.
— То есть? — удивилась Нэнси.
Директор самодовольно улыбнулся и прошелся по кабинету.
— А вы думаете, Бергман за просто так дела всех проблемных учеников у меня затребовал? Причем невзирая на положение родителей…
— Бергман? — обомлела Нэнси. — А зачем ему эти дела?
Директор приостановился перед ней и с лживой печалью во взгляде вздохнул.
— Ах, миссис Дженкинс, у нас в школе после этого выстрела все вверх дном перевернулось!
Нэнси прикусила губу. Она совершенно не рассчитывала, что ее выстрел в Тальбота обернется против ее сына. Но и неправой себя отнюдь не считала.
— Дожили! — пробормотал директор. — Наркотики, рок, порнография! Если так пойдет, скоро ученики в преподавателей начнут стрелять! — он приосанился. — Если мы, конечно, не примем вовремя свои меры.
Он снова стал ходить по кабинету и что-то говорить, а Нэнси следила за его перемещениями взглядом и думала. Она видела, что за лживой заботливостью директора лежит самый обыкновенный страх за свое положение — тот самый страх, о котором ей говорил чертов Левадовски, и тот самый глубоко запрятанный страх, которому директор так и не в силах посмотреть в глаза. Пожалуй, только поэтому он и пытается запугать других.
— Ситуацию можно как-то исправить? — резко оборвала она директорский монолог.
— Что? — приостановился мистер Кейси и вдруг улыбнулся. — Ах, да… разумеется, можно. Если родители перестанут смотреть на проделки своих отпрысков сквозь пальцы. И учтите, еще одно нарушение, и дело вашего сына ляжет на стол начальника вашего мужа.
Нэнси не могла определить, насколько серьезна угроза мистера Кейси, но прекрасно понимала, что Рональд сорвется еще не раз — просто чтобы отстоять свою с таким трудом отвоеванную у братьев Маньяни свободу. И отворачиваться от этой угрожающей перспективы она не собиралась, что бы там ни говорил чертов Левадовски.
Она дождалась ночи, уложила детей спать и глянула на часы. До возвращения Джимми со службы оставалось около часа — то, что надо.
Нэнси вышла в гараж, достала и бросила на сиденье «Форда» купленный ей мамой, а потому ни разу не надеванный черный, пуритански глухой спортивный костюм, отыскала серую, почти бесцветную спортивную шапочку Рональда, кинула в салон короткую, но увесистую монтировку, завела машину и, не теряя времени, выехала к школе. Остановилась на том же самом, совершенно открытом месте и юркнула в кусты. Прокралась несколько метров и замерла. Джимми вместе с напарницей сидели в полицейской машине и о чем-то напряженно разговаривали.
Нэнси улыбнулась. В крайнем случае у нее будет понятное алиби обычной ревнивой жены. Она вытащила костюм из сумки, спокойно, никуда не торопясь, влезла в него и крадучись прошмыгнула к дверям школьного спортзала. Огляделась по сторонам, сунула монтировку в неширокую щель между дверью и косяком и, затаив дыхание, с усилием нажала.
Дверь застонала. Нэнси нажала еще раз, и еще — до хруста. Трясущимися руками рванула дверь на себя и черной тенью скользнула внутрь. На подгибающихся ногах взбежала по лестнице на второй этаж, с замирающим от ужаса сердцем взломала дверь директорского кабинета, кинулась к шкафам и начала судорожно сваливать личные дела учеников в одну кучу — в центре пола. Вытащила спрятанную в серебристом сапоге старую зажигалку Джимми и щелкнула.
«Боже! Что я делаю?!» — как-то машинально подумала она и тут же поняла, что это в ней говорит застарелый, еще со своей собственной учебы оставшийся страх перед властным и не слишком умным, а потому особенно опасным школьным начальством. А значит, доктор Левадовски прав, и в ней все-таки есть то, чему она до сих пор с трудом смотрит в глаза.
Бумага разгоралась нехотя, и Нэнси, болезненно щурясь, кашляя от едкого бумажного дыма и шмыгая носом, принялась выдирать из папок желтые от времени, исписанные десятками почерков листы, помогая огню насытиться.
Она ничуть не сомневалась в правильности того, что делает. Оставшись без аккуратно подшитых доносов, мистер Кейси будет просто вынужден посмотреть своим страхам в лицо, а если ему повезет, избавится от них навсегда — как это прямо сейчас делает сама Нэнси.
Перед ней снова встало значительное лицо мистера Левадовски, но теперь она была с доктором абсолютно и почти во всем согласна. Единственное, чего не хватало именитому хьюстонскому психотерапевту, так это желания и отваги, чтобы развить этот тезис до его пределов. Ибо тогда бы он увидел, что страх — не проклятие, а величайшая ценность, преодоление которой только и делает человека
