Кан Ся растерянно моргнул.
– Какой такой дракон? Откуда здесь драконы?
Врач удовлетворенно хохотнул.
– Понятно, что никаких драконов здесь нет! Не в этом дело!
– А в чем тогда? – не понял Кан Ся. – Допрашивать-то его можно?
Врач азартно сказал:
– Допрашивать-то можно, он вполне сведущ в китайском, да и неглуп, я вам скажу, но вот какие показания он будет вам давать, этого я прогнозировать не могу. Сами понимаете, кастрационный комплекс да плюс еще и этот религиозный сдвиг.
Кан Ся прошиб холодный пот. Он вдруг понял, что показания помешанного на драконах и своем отрубленном стручке психа при дальнейших разбирательствах с русскими могут и не сработать!
– Нет, доктор, это меня не устраивает, – покачал он головой и – делать нечего – вытащил имперское удостоверение. – Видите?
В глазах у врача поплыло: а он едва не ляпнул о Фрейде! Да еще в разговоре с тайным агентом!
– Простите меня, господин! – вскочил он из-за столика и принялся судорожно кланяться. – Что угодно вашему превосходительству?
– По документам он должен быть здоров, – жестко поставил условие Кан Ся, – а дальше я сам его вылечу. У нас для этого все средства есть.
Курбан встретил седого китайца на коленях; он только что закончил молитву Великой Матери.
– Ты, как я вижу, стал давать показания, – проронил вставший в дверях изолятора китаец. – Это хорошо. Только я одного не пойму: с чего началась твоя ссора с есаулом?
Курбан вспомнил свой последний допрос у этого седого китайца и мгновенно подобрался.
– Я не помню, ваше превосходительство. Но если на месте глянуть, может быть, что и вспомню.
Кан Ся изумленно глянул на монгола и захохотал:
– А ты не глуп! На волю захотелось?!
Курбан тоже осклабился:
– Я здесь уже больше года сижу, ваше превосходительство, а за что – вы мне так и не сказали.
Кан Ся резко оборвал смех:
– Ты что, монгол, торговаться со мной хочешь?
Курбан уверенно кивнул:
– За каждое мое слово, ваше превосходительство.
Спустя час они выехали на место массового убийства членов русской экспедиции, и Курбан с наслаждением вдыхал запахи стылой зимней земли и свежего до терпкости воздуха. Даже запах лошади, на которой он ехал, казался шаману немыслимо прекрасным.
– Ну что, монгол, вспомнил, где это произошло? – заинтересованно глянул на него Кан Ся.
Курбан ткнул перед собой связанными руками.
– Возле ручья, ваше превосходительство.
Кан Ся удовлетворенно кивнул: дело пошло на лад, и упираться его главный свидетель, похоже, не собирался. Они доехали до ручья, и Кан Ся спешился и помог слезть Курбану.
– Показывай и рассказывай.
Курбан окинул взглядом широкую, только недавно начавшую снова зарастать травой поляну и показал связанными перед собой руками на старое кострище.
– Мы вон там стояли…
– Все?
– Я, Семенов, есаул… – начал перечислять Курбан и облизнул губы. – Вы позволите мне попить?
– Можно, – разрешил Кан Ся и присел на бревно. Он был почти счастлив и готов был позволить толмачу что угодно, лишь бы дал нужные показания.
Курбан осторожно прошел к ручью и, стараясь не поскользнуться, встал на одно колено. Именно здесь, в ручье, должен лежать выброшенный им при аресте жертвенный кремниевый нож. Он склонился и замер: нож был на месте, а чуть ниже по течению, видимо снесенная сюда ветром, на него смотрела та самая карта неведомой священной земли.
Он судорожно оглянулся; Кан Ся так и сидел на бревне и, уверенный, что Курбан никуда не денется, смотрел вдаль. И тогда Курбан, упираясь связанными руками в мокрую скользкую землю, прилег возле ручья, вытащил нож, а затем осторожно, стараясь нечаянно не порвать, вытянул из воды и магическую карту. Так же осторожно уложил ее на землю, быстро расстегнул три верхние пуговицы ватной куртки и, почти не дыша, начал засовывать карту за пазуху. А едва она оказалась на его теплом теле, уронил голову прямо в грязь и заплакал от счастья.
– Спасибо, Великая Мать!
В начале января 1900 года на стол британского консула в Пекине легли все необходимые выписки и документы. Разумеется, большая часть этих фактов консулу была давно известна, но теперь, после эдикта Цыси о разрешении изучения восточных единоборств, все выглядело несколько иначе, и ненависть китайцев