лекаря пинцетом за считаные секунды вытащил обе пули. И лишь потом началась морока. Поправить перебитое пулей предплечье и составить вместе переломанные голени было непросто. И только он принялся их составлять, как очнулся фельдшер.
– Ты чего сюда заперся, рожа немытая? – пробормотал он и попытался выгнать Курбана пинком под зад.
Шаман перехватил его ногу и… впервые в жизни простил.
– Ладно, живи, – разрешил он. – Только покажи, где у тебя остальные ножи…
– Чего-о?! – выпучил глаза фельдшер.
И тогда Курбан молча повалил его на пол, стянул по рукам и ногам сорванной с окна шторкой и, словно паук жирную муху, отволок в угол.
– Слушай меня, лекарь, – сидя на корточках над испуганно вылупившимся фельдшером, произнес он. – Я здесь надолго. Не скажешь, где твои ножи и щипцы, не дам опия. Ты все понял?
В глазах лекаря появилось легкое беспокойство, и Курбан решил объяснить все сначала.
– Дня через два опий захочет войти в тебя снова, а я тебя ему не отдам. Еще и рот заткну, чтобы он не просил. Это понятно?
И вот тогда лицо фельдшера перекосилось от ужаса.
– Там… – мотнул он головой, – там… все инструменты. В саквояже…
К ночи Курбан наложил последнюю шину. Еще через три дня стало ясно, что перелом наступил и злые эджены болезни стремительно покидают еще недавно безжизненное тело. А на четвертые сутки дверь вылетела под бешеными ударами сапог, и в лазарет ввалился крупный краснолицый мужчина в военной форме.
– Ну и бардак здесь у тебя, – покосился он в сторону блаженно рассматривающего радужные, навеянные опием картинки фельдшера и склонился над телом поручика Семенова: – Слава богу, жив…
И лишь тогда он заметил сидящего в углу на корточках Курбана.
– А это что еще за обезьяна?! А ну пошел вон! Ну, фельдшер, ну, сволочь! Развел мне тут татаро- монгольский притон… для сирых и убогих…
Курбан склонил голову, чтобы орус-бажи не увидел на свою беду его яростных глаз, и торопливо вышел за дверь. Он свое дело сделал, теперь оставалось ждать.
Кан Ся обнаружили местные мальчишки – спустя два или три дня. Они тут же побежали к отцам, те – к старосте, а уж он отправил посыльного с извещением, что после той стрельбы, что устроили здесь русские, в деревне нашелся еще один труп – наверное, несвежий…
Еще сутки в полиции не могли выделить человека для вывоза и захоронения тела некоего неопознанного мужчины, а когда человек все-таки нашелся, оказалось, что седой полумертвый старик с раздробленной русской пулей скулой все еще жив.
Никаких документов при старике не оказалось, а потому полиция логично предположила, что это – хунгуз из тех, что проходили мимо Сыпингоу дня четыре назад. Ну а поскольку допросить его было решительно невозможно, Кан Ся просто отвезли в Гунчжулинскую тюрьму.
И вот здесь начались проблемы: принимать полумертвого хунгуза дежурный офицер наотрез отказался.
– Ты пойми, – мягко сказал он сержанту полиции, – мне эту тухлятину брать на себя никак нельзя. Он вот-вот помрет, и на какие деньги я его хоронить буду? Признания нет, протокола допроса нет… вот кто он вообще? Может, крестьянин здешний, а вы его – в тюрьму!
Сержант скрипнул зубами. Здесь все знали, что мертвых арестантов хоронят сами арестанты и совершенно бесплатно. Отвезти его обратно? Так и это не выход. Можно подумать, что если он помрет в полицейском участке, кто-то там наверху войдет в положение и выделит деньги на похороны!
«Надо отдать его нашей знахарке, – решил он. – Если умрет, пусть сама и хоронит, а выживет… что ж, тогда и допросим».
Вывезенного в Инкоу Семенова впервые выпустили на прогулку в середине апреля, когда вокруг уже все зеленело. Он осторожно спустился по ступенькам лазарета в сад, присел на любовно выструганную военными санитарами скамью и тут же увидел Курбана.
– Здорово, тунгус, – радостно улыбнулся поручик – это ведь ты меня на себе тащил? Я правильно запомнил?
Курбан кивнул, и поручик с облегчением вздохнул.
– А то уж я начал думать, что приснилось… Сколько я тебя не видел – года полтора?
Курбан все так же молча кивнул.
– И где тебя все это время носило? – искренне заинтересовался поручик.
– В Гунчжулинской тюрьме сидел, ваше превосходительство, – тихо ответил толмач.
– Как так? – не понял Семенов. – За что это?
– Седой капитан держал, – усмехнулся Курбан. – Все хотел, чтобы я ему про вашу дорогу рассказал.
Семенов мгновенно взмок и на пару минут потерял дар речи. С трудом преодолел охватившую тело дрожь и все-таки задал самый главный вопрос:
– И что?..
– Год терпел, а потом рассказал, – честно признался Курбан.
В глазах у поручика потемнело. Толмач видел почти все. И вот тут напрашивались новые вопросы.
