что я бы перестал уважать себя, если бы сейчас же не покинул этой комнаты. И я сделал бы это, не опереди меня коллега Воронов. Но раз он ушел, я обязан остаться и высказать все.
Греков немного помолчал, стараясь унять волнение. Затем продолжал:
— Как могло получиться, что руководитель факультета позволил себе выступить с нелепым обвинением в ликвидации геологической науки по адресу человека, который с болью в сердце открыто поднял вопрос о судьбах этой науки и наметил, пусть еще не совсем конкретные, пути ее дальнейшего развития? Как могло получиться, что случайный в науке субъект счел возможным насмехаться над талантливым ученым?
— Я... Я протестую! — выкрикнул Мышкин, направляясь неверными шагами к Грекову.
— Предоставьте, пожалуйста, этому субъекту возможность «протестовать» где-нибудь в другом месте, — сказал Греков, не повышая голоса.
Несколько молодых ассистентов окружили Мышкина и выдворили его за дверь.
— Но это уж чересчур! — вспыхнула Софья Львовна.
— Я никогда не повышал голоса на дам, — коротко ответил Греков.
Бросив салфетку на стол, Строганова вышла из кабинета. Поднялся и Бенецианов.
— Сиди, Модест! — остановил его Греков. — Не хватало еще, чтобы ты открыто присоединился к этой компании. Пора всем нам поговорить начистоту!
— Но простите, Леонид Иванович, — подал голос Чепков, — мы собрались все-таки на банкет…
— В свое время все подобные вопросы мы решали вот так, за дружеским столом, а не на собраниях и заседаниях, которые вы заранее расписываете по всем пунктам.
Чепков суетливо заерзал на стуле.
— Так вот, — продолжал Греков, — как могло произойти все то, что произошло сегодня? Это случилось потому, что за взаимными перебранками и курением фимиама мы забыли о главном — о том, что должны двигать науку вперед. Мы собрались сегодня, чтобы поздравить нашего коллегу с защитой диссертации. Он заслужил это. Но ведь все мы знаем, что работа Ивана Яковлевича действительно почти ничем не отличается от работ подобного рода, писавшихся в последние полвека. Зачем же, Модест Петрович, говорить о том, чего заведомо нет? И к чему, Иван Яковлевич, ссылаться на рентгено-структурные анализы? Ясно, что если на телегу надеть резиновые колеса, она не станет от этого автомобилем. Пора нам браться за решение крупных проблем. Прав Воронов, что настаивает на переводе всей геологии на физико- математическую основу. Это будет не ликвидацией «нашей древней науки», Модест Петрович. Это будет превращение ее в действительно могучую отрасль человеческих знаний, в действительно современную науку! Других путей у геологии нет. Только так мы сможем двинуть ее вперед. В этом наш долг, наша обязанность перед подрастающим поколением. Но, чтобы двигать науку таким путем, надо самим учиться. Иначе мы просто не сможем учить своих учеников. Не сможем понимать того, что будут писать наши коллеги, не сумеем разговаривать с представителями смежных наук. Воронов понял это давно. Со временем это поймут все. Воронов уже в пути. Мы еще топчемся на месте. Ну и, поскольку действительно мы на банкете, я предлагаю тост, коллеги: дорогу идущим!
Все зааплодировали и подняли бокалы, и заговорили полным голосом, как члены одной большой семьи.
С места поднялся Стенин:
— Разрешите и мне предложить тост. Я с удовольствием поздравляю виновника сегодняшнего торжества. Но вместе с тем мне хочется поздравить и всех нас. Поздравить с хорошей баней, которую получили мы от нашего общего учителя Леонида Ивановича.
За столом засмеялись.
— Эта баня была тем более горячей, — продолжал Стенин, — что попали мы в нее все вместе: и стратиграфы, и палеонтологи, и петрографы, и нефтяники, независимо ни от возраста, ни от звания, ни от занимаемой должности. Но, как говорится, на миру и смерть красна. К тому же, мне кажется, никто из нас и не в обиде на Леонида Ивановича: ведь у кого, наверное, не мелькали мысли, подобные тем, что он сейчас высказал… Но так уж устроен человек, что боится произнести вслух то, что кажется необычным, непроверенным, и ждет, когда сделает это кто-нибудь постарше, поавторитетнее. И еще: мне понравился тост, предложенный Леонидом Ивановичем. Мы действительно в преддверии большого пути. Путь этот не усеян розами. Будут на нем и тернии. Но приведет он нас к таким высотам, с которых откроются поистине безграничные просторы в деле познания земных недр. Это, если хотите, путь к перевалу. Некоторые из нас уже идут по этому пути. Другие еще только вступают на него. И всем им мешают не только тернии. Мешают и те, кто не хочет подыматься в гору, кто сознательно или бессознательно путается под ногами идущих. Придется таким посторониться. За путь к перевалу, товарищи!
Во всяком, даже самом значительном, событии бывает небольшая заветная деталь, о которой мечтаешь больше всего. У Ивана Яковлевича Чепкова, с давних пор стремящегося стать доктором наук, такой деталью был банкет. И чем ближе становился срок защиты, тем с большим упоением мечтал он о том вечере или дне, когда выстроятся на столе бутылки, ударят пробки в потолок и зашипит, запенится вино… И все сидящие за стюлом будут говорить только о нем, новом докторе наук, и в глазах всех он будет читать только почтение или зависть. Да, и зависть! Пусть завидуют, как завидовал он сам всякий раз, когда кто- нибудь из знакомых становился профессором. Может быть, поэтому он больше всего и мечтал о банкете.
И только после этого следовали мечты о том, что даст ему профессорское звание — все эти заседания Большого совета, съезды, конгрессы, научные командировки за границу. Да, ради таких перспектив стоило лишать себя отпусков, недосыпать ночей, отказываться от развлечений. А главное, какие горизонты открывались перед ним в будущем! Бенецианов уже стар, не долго ему петушиться. А кто может его заменить, как не он, Иван Яковлевич? Еще будучи секретарем партбюро, он чувствовал себя почти хозяином на факультете. А если стать деканом… Кое-кто на факультете считает его другом Бенецианова. Наивные чудаки! Просто тот был необходим ему до сих пор. А в будущем…
Но будущее — будущим. А банкет — вот он, пришел! И вначале все было, как задумано — тосты, поздравления. Но потом… На выходку Воронова можно бы не обращать внимания: все это слышали от него и раньше. Но выступление Грекова было для Ивана Яковлевича громом среди ясного неба. Нет, его удивило не то, что Леонид Иванович выступил в защиту Воронова, — о их союзе Чепков уже догадывался. Но призвать всех заново учиться!.. Что же теперь, снова не спать ночей? После того, как все уже, казалось, позади, когда можно было наконец пожить для себя, почувствовать себя на виду!
А попробуй, возрази! Да и правы они, черт возьми. Уже сейчас в геологических журналах появляются статьи, которые не только Бенецианову кажутся «китайской грамотой». И все идеи Воронова, если осуществить их, на самом деле открывают такие перспективы, что дух захватывает. Недаром Греков так ухватился за них. Но… Ивану Яковлевичу с ними не по пути. Будь они хоть тысячу раз правы, он на это не пойдет. Хватит!
Он вспомнил себя босоногим мальчишкой, седьмым по счету в семье, постоянно донашивающим перешитую и перелицованную одежду старших братьев. Потом студентом, все время отказывающим себе во всем, лишь бы приобрести мало-мальски приличный костюм. Затем ассистентом, бегающим по совместительству в три института, лишь бы иметь возможность показать себя, где следовало, обставить квартиру, одеть жену. Потом заведующим кафедрой, доцентом, числящимся одновременно научным консультантом нескольких геосъемочных партий и рецензирующим и редактирующим все, за что платят. И все время — одна мечта, одно стремление: выйти в люди, завоевать положение. А помощи ни от кого. Талантов — никаких, даже внешностью обидела природа. Сколько пришлось работать, изворачиваться, юлить, сколько перенесено всяких обид, насмешек, унижений! И все-таки он добился своего. Не сегодня- завтра — профессор, а там, возможно, и декан факультета. Только живи! И вдруг — иди за этими фантазерами! И что им, спрашивается, нужно? Придет время — изменится геология. Все меняется. Но с какой стати именно они должны подталкивать ее, взваливать это на свои плечи? Нет, с него достаточно, хватит! Надо и пожить, просто пожить в свое удовольствие. Взять от своего нового положения все, что можно.
Иван Яковлевич проводил гостей и взял пальто. Но вернулся Стенин:
— Иван Яковлевич, может, и не ко времени, но мне хотелось бы серьезно поговорить о
