возбужденных, пока ему это наконец не удалось.
Охота, однако, закончилась без происшествий. Белые короли даже подстрелили двух кабанов и одного медведя и думали, что черные короли, наконец, поймут, что и в Европе водятся опасные звери. Король, убивший медведя, до конца охоты держался вместе с черными, как их коллега, и хвалился, показывая жестами, что он умеет стрелять и что, вообще, он отличный охотник. Он осматривал их луки и стрелы и даже сказал, что хочет ночевать в летнем дворце. А на другой день за завтраком сказал, что черные — очень милые люди, что от них можно многому научиться — и даже, кто знает, не вкуснее ли еда, когда ее берешь руками, а не острыми и холодными вилками.
37
Случилась неслыханная вещь: дочь Бум-Друма, маленькая и смелая Клю-Клю, приехала к Матиушу в клетке с обезьянами. А произошло это так.
Зоологический сад был уже совсем готов. Все звери были размещены по своим клеткам. В среду должно было состояться торжественное открытие сада, а в четверг его должны были передать детям. Но ждали еще один ящик с тремя такими редкими обезьянами, каких не было пока ни в одном зверинце белых королей.
Этот ящик должны были распаковать во время торжеств. Открыли его так, чтобы обезьяны могли сразу вбежать в клетку. И вот, собрались все, стоят и смотрят. Как только оторвали доску, сейчас же одна, за ней другая обезьяна выпрыгнули в клетку. Но третьей все нет. Ящик немного отодвинули от клетки, и вдруг из него выпрыгивает маленькая Клю-Клю, бросается Бум-Друму в ноги и что-то говорит ему по- негритянски.
Бум-Друм страшно рассердился и, хотя он не был уже таким диким, хотел ударить непослушную Клю- Клю. Но Матиуш взял ее под свою защиту.
Клю-Клю дурно поступила, что убежала из дому. Клю-Клю очень дурно поступила, что ночью сама открыла ящик, выпустила одну обезьянку и заняла ее место. Но Клю-Клю уже была наказана. Потому что даже для негритянского ребенка шесть недель находиться в ящике с обезьянами — вещь очень неприятная. А ведь Клю-Клю была не просто черным ребенком, а дочкой короля, привыкшей к удобствам. К тому же, в ящике она не могла пользоваться даже теми удобствами, которыми пользовались обезьяны, ведь она не могла подходить к окошку ящика, через которое им подавали пищу, так как боялась, чтобы ее не заметили в дороге и не отослали домой.
— Король Бум-Друм, друг мой Бум-Друм, — сказал растроганный Матиуш, — ты можешь гордиться своей дочерью. Ни на что подобное не решилась бы не только девочка, но ни один белый мальчик.
— Могу тебе подарить эту упрямую девчонку, которую ты так защищаешь, — сказал рассерженный Бум-Друм.
— Отлично, — согласился Матиуш, — пусть она останется в моем дворце, пусть учится, а когда станет королевой, будет такой же реформаторшей среди черных, как я среди белых.
Странная вещь: спустя час после этого приключения Клю-Клю вела себя так, как будто была здесь уже очень давно. А когда старый профессор, который знал пятьдесят языков, обратился к ней по- негритянски и объяснил, что хочет сделать с ней Матиуш, она сразу ответила:
— Я тоже так думала. Мой золотой, львиный, крокодиловый профессор, только, пожалуйста, сразу же начни меня учить вашему языку, потому что я не могу сказать, что думаю, а планы у меня очень важные, и я не люблю ни ждать, ни откладывать.
Оказалось, что Клю-Клю уже знает сто двенадцать европейских слов, которым научилась во время пребывания Матиуша в Африке.
— Это поразительно, однако, какая способная эта малышка, — удивлялся профессор. — Удивительная у нее память.
Клю-Клю не только помнила слова, но помнила также, от кого их слышала. Оказалось, что, сидя в клетке, она научилась многим словам от моряков.
— Фу, Клю-Клю, — говорил профессор, — откуда у тебя такие выражения? Ты, верно, не понимаешь, что они означают.
А Клю-Клю:
— Эти три слова сказал носильщик, когда брал на плечи клетку. А эти четыре слова он сказал, когда споткнулся и чуть не упал. Так говорил надсмотрщик, когда давал нам есть. А так кричали моряки, когда были пьяные.
— Это грустно, Клю-Клю, что такими словами встретили тебя белые, — сказал профессор. — Ты должна их быстро забыть. Мы, белые, умеем красиво говорить друг с другом. Я охотно буду тебя учить, милая, отважная, бедная Клю-Клю.
До самого конца торжеств Клю-Клю была в центре внимания. Во всех витринах теперь больше всего было фотографий Клю-Клю. Мальчики громче кричали и выше бросали шапки, когда в автомобиле появлялась Клю-Клю. А когда во время открытия детского парламента Клю-Клю обратилась к депутатам на их языке: «От имени моих черных соотечественников, негритянских детей, приветствую этот первый в мире детский парламент», — грянула такая буря аплодисментов, и всех охватил такой восторг, что даже Фелек, при всей его энергии, долго не мог навести порядок. Выведенный из терпения, он крикнул одному из депутатов, который орал как безумный:
— Эй, ты, слышишь, если сейчас же не перестанешь, получишь в зубы!
Эта фраза Фелека произвела очень плохое впечатление на белых королей, но они не подали виду.
Я охотно описал бы подробно все развлечения и торжества, но тогда не хватило бы места на описание более важных вещей, так как ведь не о забавах же следует писать в книге о короле-реформаторе. Мои читатели должны помнить, что Матиуш не просто так пригласил к себе гостей, дело шло о серьезных политических вопросах.
Среди гостей был и старый король со своим сыном, заклятым врагом Матиуша. Был и другой король, друг желтых. Тут был и грустный король, с которым Матиуш уже несколько раз вел длинные беседы.
— Дорогой Матиуш, — говорил грустный король, — я должен признать, что ты начал очень смело, что твои реформы очень интересные и важные. Пока все идет хорошо, даже замечательно. Но запомни: реформы окупаются тяжелой работой, слезами и кровью. Ты только начинаешь. Не обольщайся, что так будет всегда. Не слишком-то доверяй своим силам.
— О, я знаю, — ответил Матиуш, — это очень трудно. — И рассказал, сколько он работает, сколько ночей не спал и сколько раз ел обед холодным.
— Хуже всего, что у меня нет своего порта, — жаловался Матиуш, — и мне чинят препятствия с перевозкой золота.
Грустный король задумался и сказал:
— Знаешь, Матиуш, я думаю, что старый король дал бы тебе один из своих портов.
— Да где там! Этого ему не разрешит сын.
— А я думаю, что разрешит.
— Но он же меня ненавидит. Завидует мне, не доверяет.
— Да, все это правда. Но, несмотря на это, он согласится.
— Почему? — удивился Матиуш.
— Потому что он тебя боится. На мою дружбу он не может рассчитывать, — усмехнулся грустный король. — Другой король доволен, что ты уступаешь ему желтых королей.
— Ведь не могу же я забрать себе всех, — пробурчал Матиуш.
— Ну да, разумнее не желать властвовать над всем миром. Но были, есть и будут такие, кто пытался и будет пытаться это сделать. Может быть, и ты, Матиуш, попытаешься.
— Никогда!
— Люди меняются; успех их портит.
— Но не меня.
