шибко, особо не размахнешься, то с вами совсем не просто, вы же сами об этом говорили. По вашей теории, значит, вы должны жить хорошо, а мы, значит, так себе, как придется. Да главное, чтобы хотя бы вы не мешали жить другим. Черт с вами, живите, как хотите – живите в шикарных квартирах, имейте дачи, машины, но не мешайте нам. Так нет, вы еще пытаетесь и нас поучать, как нам нужно жить и что делать. Всем надоело слушать таких дураков, как вы. Вы ведь еще их словесное дерьмо в фантиковые бумажечки заворачиваете, чтобы нам послаще всю эту гадость было проглатывать.
– Эльвира Николаевна! – пытался что-то сказать ее оппонент, но она, похоже, разошлась уже не на шутку.
– Да что Эльвира Николаевна! Я уже 28 лет, слава Богу, на свете живу, а хорошего, пожалуй, ничего и не видала. И опять так жить? Нет, не желаю. Имейте в виду, особенно плохо люди в глубинке живут, откуда и я сама. Здесь хотя бы видимость приличия сохраняется, а там… местные пузаны, администраторы, что хотят, то и творят без какого-то даже намека на совесть. Это только когда вы из центра приезжаете, они изображают заинтересованность в судьбе народа и желание улучшить его жизнь, вспоминают тут же и демократию, и социальные принципы справедливости и прочее. И всем этим вас успокаивают, а потом давай опять терзать местных. В основном порядочных людей. Казалось, кому, как не вам, защищенным законом перед ними, помочь людям и попридержать этих скотов, ан нет, вам на это глубоко наплевать. Вам бы побыстрее настричь свои купоны и… ходу домой, в нагретые и денежные места. А нам-то уехать некуда.
Вот однажды мне все это надоело, и я решила любым способом, чего бы мне это ни стоило, перебраться сюда, в Москву. А для высокой цели все средства хороши. Как вы помните, даже для этого пришлось под девицу легкого поведения косить. А что? По-моему, неплохо получилось. Как я сказала, важна цель, она и оправдывает средства. Правда, похоже, я заигралась в эту игру, пора заканчивать с нею. А вы, наверное, подумали, попользуетесь этой дурочкой, дадите ей потом шоколадку и гуд-бай, до следующей дурочки, не так ли, Марк Семенович? A?
Марс Семенович, вздрогнул, как будто бы она узнала какую-то его тайну:
– Да, наверное, так, – оторвавшись от своих мыслей, подтвердил он.
– Вот видите, – обрадовалась Эльвира тем, что ее предположения подтвердились. – А теперь сами думайте, кто из нас в дураках остался. Одно могу сказать, только не я. Вот так. А вам хотелось и далее так же спокойненько жить – пихать в наши неразумные головы все, что хотели, да еще и попользоваться нами не забывали бы. Вот поэтому мне это все до чертиков надоело, и стало абсолютно наплевать, с кем быть и с кем спать, главное, чтобы от этого толк получился. Или, как вы удачно сказали, был профит. Вот и с Алексеем Ивановичем так. Вы согласны со мной?
– Да, в общем, – совсем сник Марк Семенович.
– Ну, вот видите, не такие уж мы дураки, как это вы себе представляли. Я бы и с вами переспала, и скажу откровенно, не без удовольствия. Но что мне от вас? Одна головная боль. А я, признаюсь вам, хочу гораздо большего от этой жизни. И я большего достигну, чего бы мне это ни стоило.
Марк Семенович улыбнулся, хотя это и не видно было в темноте, но почувствовалось по интонации голоса.
– Вы прямо мои мысли читаете, один к одному. Я не ошибся, но позвольте мне задать вам, может быть, не совсем тактичный вопрос, коль мы говорим, что называется, без границ и условностей. Вы позволите?
– Давайте, ведь мы договорились.
– Так вот. Все, о чем вы сейчас говорили, мне абсолютно понятно. Пожалуй, я бы мог закончить любой ваш монолог. Вопрос один. Скажите мне, если, конечно, захотите, зачем вам нужно было с руководителем хозяйства…
Он замялся, даже в темноте, казалось, было видно, что он смущается, говоря эти слова.
– Что вы имеете в виду? – удивленно спросила Эльвира.
– Ну, как же, именно то и имею в виду.
Вообще-то, сейчас Марк Семенович уже сожалел о заданном вопросе, и не только потому, что он в действительности был нескромен, но и потому, что, будучи тайно влюблен в Эльвиру, ее связь с Алексеем Ивановичем он еще как-то, с горем пополам, пережил и отнесся к ней, как к уже свершившемуся делу. Но руководитель хозяйства – это уже был явный перебор.
Эльвира слегка замялась;
– Хм, а вы у нас, оказывается, наблюдательный, Марк Семенович. Ну, что ж, похвально, эта ваша черта нам пригодится в дальнейшей нашей совместной работе. Но прежде чем я отвечу на ваш нескромный вопрос, я еще раз повторю вам, чтобы потом не было ненужных вопросов. Запомните, Марк Семенович, я хочу большего… и я это большее – получу, чего бы мне это ни стоило. Даже, как вы говорите, если для этого понадобится переступить или наступить на кого-то или на что-то, не сомневайтесь. И вы не совсем правы, когда вы говорите, что нами движет только прагматизм. Ничего подобного. Осталось еще и то хорошее, что держит нас в этом мире. Но это хорошее так глубоко завалено всей этой дрянью, накиданной вашими предшественниками, а теперь добавленной еще и вами, что… – Эльвира задумалась. – Ну, да что там говорить, речь сейчас идет не о том, а о руководителе совхоза, я правильно вас понимаю?
Марк Семенович ничего не ответил. Да Эльвира и не ждала его ответа.
– Так вот, – начала она, – этот руководитель хозяйства прямо вылитый мой Федька. Был у меня жених, любила я его, не помня себя. Ну, и что? Да ничего хорошего. Погиб он при исполнении служебных обязанностей в этой вашей вонючей Чечне. Сколько молодых ребят положили, а что толку, один пшик. Вон, смотрите, американцы целую страну завоевали – Афганистан, а погибло-то всего-навсего десяток солдат, да и в Ираке при завоевании – горстка погибла, это потом уже партизаны им покоя не дали. А у нас мужиков в деревне, приличных, я имею в виду, раз-два и обчелся. Вот и досталось мне куковать одной, да с такими мужиками, как ваш Алексей Иванович, миловаться.
Она замолчала, вспоминая прошлое.
Федор был старше ее на два года. И когда Эльвира заканчивала десятилетку, ему пришло время идти в армию. С выпускного вечера они сбежали на свое любимое место, на лужайку возле реки, здесь же встретили рассвет.
Когда ей было особенно хорошо, она спросила его:
– Федя, ведь мы с тобою условились: после моего окончания школы стать мужем и женой, разве ты забыл о нашем разговоре?
Она думала, что он обрадуется этому, но получилось совершенно наоборот – он весь сжался, опустил голову и тихо сказал:
– Я все помню, Эльвира, но…
– И что но?… – удивленно спросила Эльвира.
– Я завтра ухожу в армию.
Он еще что-то ей говорил, прижав к себе, но она уже его не слушала. В голове стучала только последняя его фраза:
– Сначала сборный тренировочный лагерь, а потом – Чечня.
Она помнила, как оттолкнула его, вскочила на ноги, закричала:
– Почему ты только сейчас мне об этом сказал? Как ты мог?
Помнила, как влепила ему пощечину, хотя раньше никогда подобного не было в их отношениях. Она вырвалась, пыталась бежать от него, но он догнал ее, крепко обнял:
– Успокойся, глупенькая, я не хотел тебя пугать, ведь у тебя были экзамены.
– А сейчас что же? – уже не помня себя, прокричала она.
– Сейчас ты их сдала, и я тебе говорю, – очень спокойно сказал Федор и улыбнулся.
Она обняла его:
– Но как же завтра, Феденька, – расплакалась она, – хотя послезавтра… или хотя бы… я же должна с тобой побыть, я тебя, может быть, еще долго не увижу.
О смерти, конечно, тогда разговора не вели – они были молоды, любили друг друга и, как все молодые, не сомневались, что это их не коснется никогда.
Когда страсти немного поутихли, она обняла его и сказала:
– Феденька, я хочу тебе что-то сказать на ушко.
