эскадрильей – согласно приказу номер двести двадцать семь.
— Спасибо, — растерянно проговорил Михаил.
— Конвой, уведите осужденного.
Вся процедура длилась не более десяти минут. Этим же вечером его вместе с другими осужденными погрузили в теплушку «сорок человек – восемь лошадей», как прозвали ее солдаты. И в самом деле – на стенке вагона была такая надпись.
Ехали долго, останавливаясь у каждого столба и пропуская воинские эшелоны.
По прибытии на небольшую станцию всех вывели из вагона и разделили по спискам. Группу, в которую попал Михаил, погрузили на полуторку и в сопровождении конвоя доставили на место. Куда – никто не говорил. Выгрузили, разрешили оправиться по нужде и загнали в барак.
Утром объявили подъем и построение. Все восемь человек построились в одну шеренгу. Перед строем появились капитан в летной форме и особист. Энкавэдэшник сверил наличие людей по списку, выкрикивая фамилии, и передал бумаги летчику. Капитан сделал шаг вперед.
— Граждане осужденные! Родина дала вам шанс кровью смыть позор преступлений, которые вы совершили. Я – капитан Федоров, командир группы штрафников, эскадрилья которых приписана к тридцать второму истребительному авиаполку. Вы подчиняетесь непосредственно мне. Забудьте свои прежние звания и награды. «Кубари» и «шпалы», у кого они еще остались на петлицах, снять. Отныне вы все – рядовые красноармейцы и подчиняетесь распорядку боевой работы полка. Личное оружие – запрещено, выход за пределы расположения эскадрильи приравнивается к побегу. За побег, трусость в бою, невыполнение боевого приказа – расстрел. Личные победы в воздушных боях не засчитываются. Вопросы?
— На чем летать будем?
— Хороший вопрос. На Як-1, как и все летчики полка. Разойдись!
Ошарашенные услышанным, штрафники потянулись назад, в барак, — снимать с петлиц знаки различия. Вид у всех был нестроевой: ремней нет, оружия нет, знаки различия сняты. Не военнослужащие, а группа дезертиров каких-то.
Сидевший на нарах рядом с Михаилом летчик снимал «шпалы». Михаил сразу же избавился от «кубарей» – долго ли снять по одному «кубику» с петлицы.
— Вы откуда, товарищ? — спросил Михаил сидящего рядом летчика.
— Мы теперь все граждане, а не товарищи, — буркнул в ответ штрафник.
— Не собачьтесь, — сказал с соседних нар штрафник, снявший с петлиц по три «кубаря», — он был старшим лейтенантом. — Мы теперь все в равном положении – что лейтенанты, что майоры. Просто красноармейцы. И в бою должны прикрывать друг друга, чтобы не быть сбитым. Только представьте – ваш самолет подбит над немецкой территорией. Выпрыгнули вы с парашютом или сели – не принципиально. Вопрос в другом: в эскадрилье могут посчитать, что вы к немцам переметнулись. А чего еще от штрафников ждать? И застрелиться в таком случае нечем будет, поскольку личное оружие нам не, положено.
Штрафники притихли. Каждый осмысливал услышанное. Перспектива быть сбитым над занятой немцами территорией ужасала. И не столько собственной гибелью – свыклись на фронте с мыслью, что «косая» рядом ходит, и даже не пленом. Страшно было от одной мысли, что сочтут перебежчиком, предателем, по своей воле приземлившимся у немцев. Тогда и на самом пятно позорное, несмываемое будет, и родственников репрессируют.
В наступившей тишине бывший батальонный комиссар, споровший с рукава красную суконную звезду, сказал:
— При каждом фронте созданы по три штрафных эскадрильи – бомбардировочная, истребителей и штурмовиков. — Чуть помолчав, он добавил: – Я сам приказ Сталина читал – в политотделе армии. Опытных летчиков не хватает, большие потери личного состава несем, потому отсидку в лагере заменили штрафными эскадрильями.
В бараке царила тишина. Все были угнетены услышанным и потому не сразу услышали, как вошел Федоров:
— Выходи строиться.
Летчики опять построились в неровную шеренгу.
— Сразу видно – летуны. Вольница, мать вашу! Даже построиться ровно не можете.
Пилоты подровняли строй.
— Сейчас пойдем получать шлемофоны и обмундирование – не в шинелях же вам летать. Нале-во!
На вещевом складе штрафники получили шлемофоны и ватники. Надев полученное, они построились. Видок у пилотов был еще тот. Кто-то проговорил:
— Да на высоте я в кирзовых сапогах и фуфайке в сосульку превращусь.
— Разговорчики в строю!
Каждый из штрафников был опытным пилотом, все имели на своем счету сбитые вражеские самолеты, и каждый понимал, что без унтов, меховой куртки или комбинезона на высоте более 2,5–3 тысяч метров делать нечего. За бортом минусовая температура, а кабины негерметичные, щелявые, сквозняк в них гуляет.
— Напра-во! Шагом марш!
Летчики подошли к стоянкам самолетов. Там, потрепанные, с латками на крыльях и фюзеляжах, стояли истребители Як-1; возле них – механики, причем одеты они были так же, как и летчики, только вместо шлемофонов на головах были пилотки без звездочек. Стало быть, тоже штрафники.
— Красноармеец Хижняков, принимайте самолет. Названный пилот выходил из шеренги и шел к истребителю.
— В тринадцать часов обед и сбор в казарме, — предупредил Федоров.
Всем пилотам показали их самолеты и стоянки. У Михаила механиком оказался молодой разбитной парень. Звали его Павлом.
— Гражданин пилот, самолет к вылету готов! — доложил он Михаилу.
— Ты давно в эскадрилье?
— Третий день.
— Какие тут порядки?
— Как в лагере.
— Понятно. А за что сюда попал?
— По пьянке замполиту по морде дал.
— Нашел кого бить.
— Пьяный же был, — вздохнул механик. — А вы?
— Тоже за драку. Двух уголовников, которые женщину грабили, насмерть забил.
— Здорово! А женщина-то что – не сказала разве, что вы ей на помощь пришли?
— Хуже – сама в милицию позвонила, что это я их…
— Вот сука!
— Ладно, хватит об этом. Сам виноват: в следующий раз мимо пройду. Ты про самолет расскажи.
— Чего рассказывать? Если честно – рухлядь. Фюзеляж и крылья – сами видите, мотор свой ресурс почти отработал. Пока работает вроде бы неплохо, но моточасы почти на исходе.
— Оружейник пулеметы и пушку проверял?
— Говорит – все в порядке, а там кто его знает.
— Облетать бы аэроплан.
— Да кто же вам даст? В обоих концах взлетной полосы – счетверенные зенитные установки «максимов» стоят. Они приказ имеют: коли вылет не по приказу – стрелять на поражение.
— Сурово!
— Я же сказал: порядки – как на зоне.
— Я там не был, потому не знаю.
— И я не был. Дружбан рассказывал – он еще до войны сидел.
Михаил посидел в кабине, запустил двигатель, послушал его работу, подвигал педалями и ручкой управления. Выбравшись из кабины, спросил у Павла:
— Где здесь столовая?
