Раздалась еще очередь, и фонтанчики снега взметнулись перед цепью. Мой сосед по койке с нижнего яруса — Виктор — не выдержал, вскочил и, стреляя от живота, бросился вперед. Он успел сделать лишь несколько шагов и упал, сраженный.
Нет, хоть и неудобно, но лучше ползти. Надо подобраться поближе — на дистанции метров двести пятьдесят, как я оценил в темноте расстояние, автомат сильно уступает пулемету.
— Огонь! — скомандовал взводный.
Курсанты открыли огонь. Зачем?! Чего без толку жечь патроны, когда и цель-то в темноте не видна?
Где-то впереди грянуло «ура» и послышался густой автоматный огонь. Наша цепь поднялась и, как по команде, рванула вперед, проваливаясь по колено в снег. Я уже определил место, где залег пулеметчик, потому не побежал в цепи, а, поднявшись, короткими очередями, выпустил весь магазин по позиции пулеметчика. Ответной стрельбы не последовало.
Я бросился догонять цепь.
Вот и позиция пулеметчика. На небольшом холмике лежал убитый пулеметчик — в коротких сапогах со шнуровкой, в суконных брюках и короткой меховой курточке.
С головы его свалился стальной шлем, под ним виднелась черная вязаная шапочка.
— Прочесать лес!
Разгоряченные бегом и стрельбой, мы медленно пошли вперед, увязая в снегу. Однако метров через сто встретили другую курсантскую цепь, идущую навстречу.
— Кругом, все — к машинам!
По своим же следам мы потянулись назад, к грузовикам.
— Взвод, строиться в две шеренги! Командирам отделений проверить наличие людей.
Мы построились, посмотрели направо, налево… Да, многие остались лежать в лесу.
Сержанты доложили командиру взвода о наличном составе отделений и потерях.
— Командирам отделений выделить по четыре курсанта — помочь санитарам эвакуировать раненых и погибших. Остальным — по машинам!
Затемно мы вернулись в казарму.
На следующий день на построении нам объяснили, что был выброшен немецкий авиадесант, имевший цель захватить Кремль, даже конкретнее — товарища Сталина.
Все курсанты поразились услышанному. Однако не нам судить о происшедшем. Наверняка у убитых нашли карты, план. А может, и пленного взяли и допросили. Правда, в последнем я сомневался: немецкие парашютисты — люди подготовленные, умелые, с фанатичной верой в своего фюрера. Такие обычно отстреливаются до последнего патрона. Поистине бредовая идея — бросить парашютистов почти в центр Москвы — да здесь же войск полно, НКВД, милиция. А в Кремле — еще и кремлевский полк охраны.
Спустя неделю мне и еще полусотне курсантов объявили, что учеба наша закончена. Так я начал службу в Отдельной мотострелковой бригаде Особого назначения Особой группы НКВД.
Меня раздирали противоречивые, двойственные чувства. Все эти месяцы я сторонился, старался избегать контактов с особистами на фронте, как, впрочем, и все фронтовики. В этот непростой для страны период Великой Отечественной войны, когда управление отступающими частями только начало складываться для организованного отпора агрессору, в окружении и котлах бились с врагом потерявшие связь со штабами дивизии, многие попадали в плен. Тех, кому удавалось вырваться, ждала жесткая проверка и фильтрация — под видом «окруженцев» на нашу территорию проникали тысячи диверсантов, вредителей, шпионов, и этому массовому процессу надо было противостоять специалистам. Для их подготовки и работали курсы разведчиков, пополнявшие Особую группу НКВД. Участие в захвате, уничтожение или передача «органам» матерых врагов — диверсантов, шпионов, агентов немецкой разведки я считал важным и необходимым делом. А вот от другой части системы безопасности НКВД, включая Особые отделы и карательные органы, мне хотелось быть подальше. От опричников Ивана Грозного до особистов ведомства Абакумова в их рядах всегда находилось много желающих, избегая опасности для себя, следить, чтобы это делали исправно другие.
Теперь я должен буду исполнять приказы этой системы, и я хотел одного — отважно бороться с хитрым и беспощадным врагом и не оказаться среди «санитаров» НКВД.
Поистине странная прихоть судьбы: я сам, добровольно стал частью системы НКВД. Как кролик, что боится, пищит, но безропотно лезет в пасть удава. Воистину, неисповедимы пути твои, Господи!
