Саид начал переговоры первым.
– Хочу говорить с вашим атаманом.
Казаки распахнули одну створку ворот. Вышел атаман в сопровождении двух казаков, державших руки на рукоятях сабель.
Мирза легко спрыгнул с коня.
Наступила полная тишина. Всем хотелось слышать, о чём пойдёт разговор.
– Твои люди, урус, увели муллу и старейшину моего рода – аксакала, угнали лучших верблюдов. Не пытайся отрицать, мои лазутчики видели.
– Да, увели. Но ты напал первым, взял в плен моего гостя, убил его людей.
– Я воин и воюю с мужчинами.
– Э, хитришь, Саид. У моего гостя даже оружия не было.
– Верни моих людей и верблюдов.
– Только в обмен на пленного, ковёр и шатёр!
– Вах, какой ты жадный!
– Ты ошибаешься, я щедрый. Муллу, аксакала и верблюдов меняю на одного пленника. А шатёр и ковёр вернёшь за своего воина, что у нас в плену.
Саид заскрипел зубами и хлестанул плёткой по мягкому ичигу с загнутым носком.
– Твоя взяла, урус. Делаем обмен.
– Вези пленного.
Мирза махнул рукой, бунчук у сопровождавшего его воина качнулся три раза из стороны в сторону.
От группы ногайцев отделилось трое верховых. Подъехав к крепости, они соскочили и поклонились мирзе. Один из них стащил переброшенного через круп лошади связанного боярина с мешком на голове.
– Вот твой человек, урус. Я своё обещание выполнил.
– А где шатёр и ковёр?
– Ай, шайтан! Они в кочевье!
– Тогда мы отпускаем муллу и аксакала, да верблюдов возвращаем, а вот воина твоего пока придержим.
– Якши. За ним приедут завтра.
– Считай – договорились.
Через распахнутые ворота начали выезжать ослики с повозками, потом погнали верблюдов.
Я же бросился к боярину.
– Жив, Иван?
– В ногу стрелой задело.
– Это мы сейчас, мигом посмотрим.
– Что же ты меня бросил одного? – насупился Иван.
Я не успел ответить, как вмешался стоявший недалеко атаман, слышавший наш разговор.
– Окстись, боярин, как бы он тебя вытащил? Сам видел – все твои стрельцы полегли. Ты ему благодарен должен быть, он пленного из ногайцев взял да убедил казаков набег на кочевье сделать, заложников взять – вместе с живностью, да на тебя и обменять. Иначе в земляной яме у мирзы сидел бы, выкупа дожидаючись.
Боярин выслушал внимательно, однако же на его лице так и осталось обиженное выражение.
На постоялом дворе я обработал боярину рану и перевязал ногу.
На следующий день ногайцы привезли тюк – с шатром и ковром, в обмен на пленного. Я кинулся к скарбу – слава богу, и мою сумку вернули. Расставаться с инструментами и лекарствами мне бы не хотелось. Теперь, похоже, надо убираться домой. Псориаз у боярина зажил, кожа очистилась, а вот раны затягиваются здесь плохо, гноятся. Хоть и присыпал я боярину рану толчёным сухим мхом из своих запасов, а всё равно душа неспокойна.
Жизнь крепости входила в привычное русло. Я прошёл по городку. Казаки несли службу на стенах, атаман снаряжал смену возвращающимся дозорам, на широкой улице меж хатами бегали мальчишки, им вослед гоготали гуси. И только перед одной хатой толпились люди, среди них – и слуги боярина. Я подошёл ближе. Здесь готовили в последний путь погибшего при набеге казака и стрельцов. Они лежали в деревянных гробах, в своей воинской одежде, священник читал псалтырь. В соседней хате женщины готовили кушанья для поминального стола. Я склонил голову и перекрестился.
Ближе к полудню казаки хоронили погибших на кладбище за станицей. После похорон мы вернулись в станицу – справить помин.
А через день и кораблик пришёл, как по заказу. Тот, что нас сюда привозил.
Боярин слуг своих, что отказались со мной ногайца в плен брать, немилосердно выпорол. И откуда только узнал? Я ему не говорил о сём позорном поведении его слуг.
Мы погрузились на корабль и пошли по морю до Астрахани. Здесь пришлось немного подождать: боярин, напуганный нападением ногайцев, не захотел искушать судьбу и вытребовал у астраханского наместника десяток стрельцов – для охраны.
Дальше мы плыли вверх по Волге, когда был попутный ветер, поэтому путешествие наше затянулось.
Пока плыли, рана на ноге зажила, и боярин совсем перестал прихрамывать. Со слугами своими сошёл он в Москве на пристань ровно, походка важная, лицо загорелое. Как вроде из отпуска вернулся, из той же Антальи.
Бросил мне на прощание пренебрежительно:
– Денег не даю. Я через тебя ранен был да животом в плену рисковал, скажи спасибо, что в кандалы не заковал.
Я ухмыльнулся:
– Спасибо, боярин.
Слуги его заулыбались злорадно – видно, не забыли, как за трусость свою выпороты были.
Да и чёрт с тобой, боярин, невелика потеря, переживу как-нибудь.
Я направился на постоялый двор к Никифору.
С почтением встретил меня хозяин, узнал.
– С возвращением тебя, гость дорогой. Конь твой застоялся уже.
– Сейчас разомнётся.
Я расплатился с хозяином. Денег-то давал на месяц авансом, а получилось – больше отсутствовал.
Слуга вывел уже осёдланного Орлика. Я перебросил через круп коня перемётную суму, похлопал его по морде, дал сухарь.
– Ну что, Орлик, застоялся? Поехали домой. Дома куда как лучше, чем в Москве.
Ехал не очень-то и торопясь: где рысью, а где – и шагом. Денег едва хватило на постоялые дворы да на еду мне и овёс – Орлику.
Въехав во Владимир, я вздохнул счастливо. Вот и приехал! Где бы ни странствовал, как бы в чужих краях интересно не было, а дома лучше.
Куда направиться? К себе, в новый дом, или сразу к наместнику? Ведь с его подачи я в Москву поехал, к Ивану Короткову, дьяку Поместного приказа. Поеду-ка я к наместнику, доложусь.
Демьян оказался дома, встретил приветливо, усадил.
– Ну, лекарь, рассказывай да поподробнее. Люблю я тебя слушать.
Я начал с приезда в Москву, с вручения грамотки Демьяна дьяку Короткову, рассказал и о том, как при встрече с боярином его дворовая челядь пса цепного на меня спустила, и о злоключениях наших у Казачьей крепости, и о том, как боярина из плена вызволяли.
Дослушав до конца, Демьян оживлённо потёр руки:
– Ну хорошо, что всё так славно закончилось. Надеюсь, боярин справедливо с тобой рассчитался.
То был даже не вопрос – боярин не допускал сомнений и, видимо, ожидал поток благодарностей за выгодного пациента. Перехватив мой взгляд, Демьян обескураженно притих.
– Хочешь услышать его последние слова?
Я слово в слово передал ему то, что сказал мне на прощание Иван.
– Неправда! – задохнулся от возмущения Демьян.
– Видишь – я только что с дороги, ещё дома не был, торопился тебя известить, как ты и наказывал. Можешь меня обыскать, едва ли ты найдёшь у меня даже полушку.
– Ай-яй-яй! Не узнаю Ивана! – развёл руками наместник, попытавшись возмутиться.
Впрочем, на его сочувствие я не очень-то и рассчитывал: людей, что ниже их, все господа одним аршином мерят. Позволяет им совесть так жить – их проблемы. Как в своё время сказал Бенджамин Франклин: если хочешь крепко спать, возьми с собой в постель чистую совесть. А моя совесть была спокойна – я не оставил дьяка в болезни, несмотря на его козни, и довёл лечение до конца, да и к его спасению руку приложил.
– Поеду к себе; устал с дороги, да и кушать хочется.
– Так что же ты молчишь! Я сейчас прислугу кликну, вмиг накормят, чай – не обедняю.
– Прости, Демьян, я уж лучше к себе отправлюсь – отдыхать.
– Ну как знаешь, вольному – воля. Как отдохнёшь, приходи дня через три – может, видения какие новые перескажешь.
– Непременно зайду.
Я откланялся и ушёл.
Зато дома прислуга встретила меня восторженно – хозяин вернулся! Стол накрыли быстро – скромный, правда. Никто же не ожидал сегодняшнего моего появления, да и запасы оскудели, поскольку деньги были на исходе.
Я перекусил, выдал кухарке денег на провизию. Не след людей, на тебя работающих, в суровом теле держать.
Отоспался, дом обошёл, двор и остался доволен – всё в порядке, чистота везде.
За пару дней отдохнул, подумывая посетить Ксандра. Он всегда встречал меня приветливо, делился городскими новостями, подчас полезными для меня. Надо бы и схрон с золотом под камнем у реки проверить, впрочем, это не срочно – куда теперь спешить? О досадной развязке с лечением московского дьяка Короткова я старался не вспоминать.
И тут, на фоне полного благополучия случилось странное происшествие.
Я наслаждался идиллией домашнего уюта, где было всё для блаженства и в то же время чего-то не хватало – чего-то очень важного, того, что повергало меня в необъяснимую грусть. Но чего?
Я подошёл к окну. По мостовой, стуча колесами по брёвнам, проезжали возки, всадники, проходили люди – в богатых одеждах и простолюдины.
