спускаются на землю сказки и легенды.
— Постоим немного, — сказала Лена.
— Постоим.
— И помолчим, да?
— И помолчим.
Когда море рядом — хочется молчать.
На бетонном молу то вспыхивала, то меркла лампа маяка-мигуна. Мы вдыхали запах камней набережной, причальных канатов рыбачьих шаланд, сетей, развешанных на кольях для просушки, запах смолы в ведерках с квачами для засмолки баркасов и лодок. Все это принадлежало морю. Далеко покачивались огоньки катера: бортовые — зеленый и красный, и белый — на мачте.
Лена сказала:
— Здравствуй, море Черное!
Точно в ответ, мощно и протяжно загудел пароход. Парохода видно не было. Эхо от гудка долго блуждало в ночных горах.
— Пойдем. Поздно уже.
— Хорошо, пойдем. — Лена достала из кармана мелкие серебряные деньги и бросила за перила: — Дань морскому царю, чтобы не было штормов.
Мы отправились на поиски Севастопольской улицы, дома номер шесть. Такой адрес был обозначен на конверте рекомендательного письма к Елизавете Захаровне Блажко, у которой мы должны остановиться. Наши московские знакомые, родители Гошки, уже послали Елизавете Захаровне телеграмму, предупредили о приезде.
Улица эта оказалась в противоположном конце города и поднималась от набережной круто в гору, как почти и все улицы Ялты.
Лена обладает удивительной способностью: быстро ориентироваться в незнакомых местах. Вот и сейчас, хотя номера домов почти не были видны — на улицу выходили сады, в которых в глубине стояли дома, — Лена отыскала шестой номер. Мы прошли по аллее, обвитой виноградом. Около дома женщина снимала с веревок белье.
— Скажите, здесь живет Елизавета Захаровна Блажко?
— Здесь. Поднимитесь на веранду, крайняя дверь налево. Стучите громче — они, кажется, легли спать.
Мы поднялись на веранду, нашли крайнюю дверь налево.
— Неудобно получается, — сказала Лена. — Люди уже спят, а мы…
За дверью раздался громкий лай, царапанье, потом кто-то прикрикнул: «На место!» — дверь отворилась, и мы увидели девочку в коротком ситцевом халате, с подвязанными на ночь косами.
Сзади девочки, толкая ее лапами в спину, прыгали две большие собаки.
— Вы из Москвы?
— Да, из Москвы.
— А я слышу — спрашивают маму. Проходите. Динка! Марта! Кому было сказано — на место!
Мы прошли в комнату.
Девочка зажгла маленькую настольную лампу — гриб-мухомор с красной шляпкой и белыми мушками.
Я поставил в угол комнаты чемодан. Приблизилась одна из собак, собралась потрогать носом, узнать, с чем пожаловали.
Вторая собака, переминаясь с лапы на лапу, выглядывала из-под стола. Это были охотничьи псы из породы пойнтеров, коричневой масти.
Девочка предупредила:
— Они не кусаются.
Мы и сами знали, что пойнтеры — псы незлобивые.
Из соседней комнаты вышла молодая женщина, поправляя на ходу прическу.
— Здравствуйте! С приездом!
— Спасибо.
Лена извинилась за поздний приезд, потому что была уверена, что перед нами Елизавета Захаровна. Передала письмо. Елизавета Захаровна взяла письмо, сказала:
— Это мы с Татьяной рано улеглись. А вас мы ожидали. Кровати давно готовы. Пожалуйста, располагайтесь. Собаки не помешают? А то заберу к себе.
Мы заявили, что собаки не помешают, что мы хотим с ними подружиться.
— Тогда пусть остаются. Татьяна, покажи, где умывальник.
Мы раскрыли чемодан и достали мохнатую, желтую, как цыпленок, купальную простыню, заменявшую нам в поездках полотенце.
Умывальник оказался во дворе, в саду.
Простыню я зацепил за сучок какого-то дерева.
Приятно было умываться на прохладном воздухе. Он спустился с остывших влажных гор и пропитался в садах запахами олеандров и гималайских маслин.
Высоко в горах — электрические огни. А над головой — огни звезд, мигающие точно под ветром.
— Ты доволен, что мы в Ялте? — спросила Лена.
— Очень доволен! — сказал я.
Когда мы вернулись, постели были уже разобраны. Стояли они около широкого окна, которое было открыто в сад. Комнату разгораживала ширма. За ширмой слышалась возня собак, их позевывание, протяжные вздохи.
Мы разделись и легли.
Вдруг, тоже из-за ширмы, долетел голос Тани:
— Удобно вам?
— Таня! Где ты там разместилась?
— На диванчике. У нас здесь есть.
— А собаки?
— Собаки рядом. У них своя раскладушка. Свет гасить?
— Гасить.
Из-за ширмы просунулась тонкая детская рука, повернула на мухоморе рычажок выключателя, и мухомор потух.
2
Утром я проснулся оттого, что собаки, встряхиваясь от сна, начали крутить головами и хлопать длинными ушами.
Было светло. Солнечные пятна, как большие листья каштанов, бродили по потолку.
Веселые часы-ходики над моей головой показывали семь часов. Ходики были веселыми, потому что на циферблате была нарисована морда лисенка и в такт движению маятника у лисенка двигались глаза.
— Собарня! — послышался шепот Тани. — Лежите еще. Марта, вытащи нос. Я кому говорю — вытащи из-под лапы нос и перестань храпеть! А ты, Динка, подвинься, дай Марте шею вытянуть.
Собаки заворочались, завздыхали. Вскоре показалась Динка. Подошла к нам, положила голову на край Лениной кровати. Лена погладила Динку.
— Вы уже не спите? — спросила Таня.
— Нет, не спим.
— Это вас собаки разбудили, да?
— Совсем не собаки, мы сами проснулись, — сказал я, хотя, по правде, проснулись мы из-за собак.
— А почему Марта не выходит? — спросила Лена.
