вот упадёт.
— Что с вами? — испугался Алексей Петрович.
— Это опять они…
В это время гребешок действительно упал на пол.
Директор поспешил придвинуть стул для Клавдии Васильевны. Она в изнеможении на него опустилась и протянула директору журнал.
— Посмотрите. — Глубоко вздохнула, потёрла пальцами виски.
Алексей Петрович поднял гребешок и положил на стол.
— Скоро залезу на вашу стенку, — сказала Клавдия Васильевна.
Директор листал журнал и только крякал, хотя он и был спортсменом, укреплял себя. Но школа — вещь неожиданная, находится в постоянном развитии, в борьбе противоположностей.
— Алексей Петрович! — сказала Клавдия Васильевна. — За всю мою педагогическую практику… Никогда!
Директор продолжал листать журнал и крякать.
— Н-да. Прецедент. — Он даже почесал где-то за ухом, чтобы восстановить атлетическое равновесие.
— Инцидент. Прецедент. Что угодно, — слабо ответила Клавдия Васильевна и попыталась вдеть в причёску гребешок. — Но теперь я не сомневаюсь: они развалят всю школу. Они кончат учителей и родителей (Клавдия Васильевна уже не говорила: изведут, а — кончат). Гробокопатели!
Дарья Ивановна из-под крана налила стакан воды и подала Клавдии Васильевне.
В учительскую вошла Екатерина Сергеевна с кофейником и апельсином. Это новый натюрморт. Новый, потому что появился апельсин. Кофейник присутствует во всех натюрмортах. Он ветеран-натюрморт.
Вошли Марта Николаевна, Нина Игнатьевна, Виктор Борисович. Учителя из старших классов.
Директор протянул им журнал.
И они начали перелистывать, смотреть. Разбираться, в чём дело.
— Много поставлено?
— Двадцать, тридцать… Сто! Двести! Не знаю! — сказала Клавдия Васильевна.
— Почти по каждому предмету.
— Мм… Размах.
— «Трагические иероглифы»!
Екатерина Сергеевна попросила Алексея Петровича открыть страницу с её предметом.
— И у меня!..
— Да, — ответила Клавдия Васильевна. — И по рисованию.
— Сколько же надо было времени, чтобы проставить! — Екатерина Сергеевна задумчиво пошевелила на носу очки. — Если даже это всего лишь один штрих…
— Алексей Петрович, у меня журналов нет. Их выдают в Главснабпросе по количеству классов. Очень строго, — сказала Дарья Ивановна.
— Надо просить в роно, — ответила Нина Игнатьевна.
— Почему в роно? — возразила Марта Николаевна. — Мне кажется, в министерстве.
— А как они сумели добраться до журнала? — воскликнула Клавдия Васильевна. — Всё как-то неправдоподобно, но факт!
Виктор Борисович высказал предположение… Да, он уверен, что случилось это вчера в мастерской, когда к нему пришёл дополнительно заниматься трудом сначала один Шустиков, потом появился и второй с конвертом на голове.
— Как же вы так, Виктор Борисович, — взволнованно заговорила Клавдия Васильевна. — Разве можно им доверять?
— Но кто мог подумать…
— Действительно, — поддержала Виктора Борисовича Марта Николаевна.
— Да-да. Я сама не знаю, что говорю.
— Ну, бывает, ученик переправит в журнале отметку, на лучшую конечно, — сказал кто-то из учителей старших классов. — Но чтобы такое сотворить!..
— Вот именно — такое!
— У меня весь класс поёт о чёрном коте. Начиная со второй четверти.
— А «Ватуси» не танцуют?
— Пытаются. Даже совсем маленькие.
— Но все коты и «Ватуси» не идут в сравнение с
— Случай сам по себе поразительный, — сказал директор. — Где и при каких обстоятельствах он произошёл, не имеет значения, мне кажется.
— Куда их… — опять заговорила Клавдия Васильевна. — В детскую комнату при милиции… В интернат, в пансионат… В трудовую колонию. Я не знаю! Куда ещё?
— И всё это к концу учебного года, — говорит Нина Игнатьевна.
— А не применить ли нам нечто неожиданное? — сказал Алексей Петрович. — Чтобы тоже было неправдоподобно, но факт! — И он поглядел на табель-календарь, который стоял у него на столе: — До конца учебного года дней десять. Я вам кое-что предложу…
8
В любом классном журнале на первой странице, перед оглавлением, сказано, что классный журнал является государственным документом, утверждённым Министерством просвещения.
Выдаётся в одном экземпляре каждому классу в каждой школе. Не допускаются подчистки, поправки, зачёркивания. Нельзя вырывать или заменять страницы.
Славка этого не читал.
И Стаська этого не читал.
А если бы прочитали, что тогда? Произошёл бы этот сам по себе поразительный случай или не произошёл?
…А было так. Братья стояли в мастерской над классным журналом.
— Вот тебе по труду вместо пятёрки! — закричал Стаська и поставил в журнале первую единицу.
Славка тут же поставил единицу Стаське.
Стаська опять закричал:
— Я ещё могу! И Джаваду! И Токареву! И Ковылкину!
— И я могу! — закричал Славка. — Всем твоим! Таньке! Лёльке! Маруське! Всем твоим девчонкам!
— Подумаешь, какой храбрый. — Стаська плечом оттеснил брата, перевернул в журнале страницу — чирк, чирк, чирк… Сверху вниз.
Славка пролез к журналу, перевернул страницу — чирк, чирк, чирк… Сверху вниз.
— А ты!..
— А ты!..
Стаська переворачивает в журнале ещё страницу. Нацеливается ручкой. Славка просовывает свою ручку и нацеливается. Теперь они одновременно — чирк, чирк, чирк…
В запальчивости да сгоряча всякое сделаешь. Разве вспомнишь, что у тебя в руках государственный документ. И этот государственный документ выдаётся в одном-единственном экземпляре на учебный год.
И вот в журнале пятого «Ю» у всех учеников выставлены единицы — колы, значит.
Сверху вниз — чирк, чирк, чирк…
Сто «трагических иероглифов»!
