канавки, лотки. Костя принес лом и штыковую лопату.
— В армии я ценил вечернюю поверку и отбой.
— Любишь спать? Второй Глебка, оказывается.
— Люблю тишину.
— Зачем тебе одному столько тишины?
— Мать у меня была очень тихой.
Катя сняла перчатку, надела ее на ручку лопаты. Пошевелила пальцами, размяла.
— Ты не привыкла к лопате? — спросил Костя.
— Я выросла среди снега. — Катя снова надела перчатку. — Ты знаешь, кто такие горностаи?
— Звери на твоей звероферме, конечно.
— Недавно в вольере дверцей придавила палец.
Окна домов — елочного цвета. Проехало такси, и у заднего стекла стояла совсем крошечная елочка в огоньках. Подобную елочку, только у переднего стекла, провез и троллейбус. В единственной витрине гастронома дергалось что-то светящееся и цветное. Бегали с последними покупками жильцы. А один нес почему-то ковер. Ковер был свернут в длинную трубку и переброшен через плечо. Не хватало только подвесить к ковру ведра, чтобы получилось коромысло.
— У тебя что-нибудь связано с новогодними праздниками? — спросила Катя.
— Ничего не связано. А у тебя?
— У меня? Что-то в общих чертах. — Катя помолчала. — Это плохо, наверное.
— Почему?
— Грустно без новогодних воспоминаний.
— Они должны быть у тебя особенными?
— Мне грустно. — Катя подбила лопату коленом, сбросила с нее снег. — Никогда не грустишь? — На вопрос она не ответила.
— О чем? О прошедшем? Нет. — Костя не хотел сейчас ни в чем прошедшего, он хотел сейчас только настоящего или будущего.
— Ну, я пойду. Должна заставить Глебку написать праздничную открытку матери. — Катя пошла и потянула за собой лопату.
Костя смотрел вслед. О чем они говорили? Катя обернулась:
— Скоро уеду.
— Куда?
— Ты же не будешь грустить, нет? И ничего не ждешь, да?
Костя не успел ответить — к нему подошел Овражкин.
— Чем порадуете в предстоящем году? Какими произведениями искусства?
— Новый год — новая экспозиция. — И Костя пошел и начал штыковой лопатой разбивать одну за другой снежные фигуры. Крушить. Громко хлопали электрические лампочки, которые не были еще разбиты, разлетались комья снега и куски льда. Костя взобрался на крышу беседки и сбросил оттуда купола и кокошники, покончил с памятником старины. Да, он не грустит о прошлом, о прошедшем, ни о своем, ни о чужом, потому что всегда надеется на будущее. А если кто-то чего-то ждет, на что-то надеется и теперь о чем-то жалеет или сожалеет, то при чем тут Костя? Он-не-грустит-о-прошедшем-вот-такой-он-забавный- если-он-забавный-черт-его-возьми-совсем! И нет у него никаких воспоминаний — ни простых, ни новогодних. Воспоминаний, достойных воспоминания. Не держим, не складываем, не храним.
Новый год. На столе — канделябр, сделанный из пустых разновеликих бутылок, и в нем свечи, тоже разновеликие. В держалки для флагов вставлены сосновые ветки. На крюке, который двигается к потолку и обратно, сидит маленькая стеклянная птичка. Костя прикрепил ее кусочком замазки. Для курток и Глебкиного пальто давно были вбиты гвозди. Из теннисной ракетки без струн сделано зеркало: бери и глядись в него. Огромный пляжный зонт, драный, заплатанный, но с которого свешивается мишура со звездами, стоит в углу — вместо новогодней елки.
Катя приготовила праздничный ужин — салат, рыбу в маринаде, яички фаршированные зеленью и, конечно, цветок из сливочного масла. «Я работаю только маслом», — смеясь говорила Катя. «Сливочным», — добавлял Костя.
Глебке Катя сварила банку сгущенного молока: сделала тянучку, как и обещала. Глебка от тянучки был в восторге, беспрерывно погружал в нее ложку. Из квартиры тети Слони принесли еще телевизор, поставили на пол и смотрели передачу. Глебка устроился перед телевизором с бутылкой «Буратино», но не переставал поглядывать на тянучку: она приковывала внимание Глебки больше, чем даже телевизор. И Глебка наблюдал за Катей, чтобы улучить момент и опять погрузить ложку в тянучку, а потом попытаться быстро заправить ее в рот.
Соню Петровну обещали выписать из института, но только после Нового года, чтобы у Сони Петровны не было бы соблазна сразу резко нарушить диету. «Праздничный стол — бич для тучных больных», — сказал врач. Тем более, Соня Петровна работает поваром и умеет готовить всякие соблазны.
На Косте был спортивный пиджак и галстук, на котором были нарисованы старинные самолетики. Костя нарисовал их сам. И когда Катя спросила: «Почему самолетики?» — Костя ответил, что видел такой галстук на одном счастливчике, который приезжал к ним в Тулу из Москвы и поэтому называл себя «центровым парнем». Так чем он, Костя, хуже теперь этого центрового парня? Катя сказала, что ничем не хуже и тоже, может быть, ему заготовлена в жизни удача. Косте хотелось сказать, что самая, может быть, у него в жизни большая удача — это встреча с Катей, но промолчал. Должна же будет все это, в конце концов, понять сама Катя.
На Кате самолетиков не было. На ней было длинное платье теплого красного цвета. Она достала его из дорожной сумки, сказала, что была в нем на свадьбе. И туфли надела на очень высоком каблуке. Тоже достала из сумки. Сделалась высокой, на каблуках и в длинном платье, и чужой, нездешней. Глебку заставили надеть свежевыглаженную рубаху и новую курточку.
Катя подарила Косте зажигалку, и Костя беспрерывно доставал ее из кармана, чиркал и смотрел на огонек. Глебка получил в подарок пистолет. Когда спросил: «Чем стрелять?» — Катя ответила: «Пока стрелять не надо». И патроны не отдала. Глебка не расставался с пистолетом, как и Костя с зажигалкой, носил пистолет в кармане и чувствовал его приятную тяжесть. Вооружен и опасен. В ответ подарил Кате бумеранг, чтобы она охотилась у себя по месту жительства, а Косте — два своих самых любимых цветных карандаша, чтобы Костя нарисовал ими что-нибудь выдающееся и сделался бы знаменитым художником. От Кости Глебка получил в подарок клюшку и шлем. А вот что Костя подарил Кате? Загадка. И для Глебки и для самой Кати, потому что Костя сказал: подарок есть и в то же время его нет. Пока что. Вот и сиди, ломай голову, варьируй.
Так шел, продвигался в дворницкой к заветной полуночи новогодний вечер. Костя периодически сбивал вилкой с канделябра нагар. Канделябр оплыл стеарином и приобрел заморский вид.
— Ты педант, — говорила Катя, подперев ладонью щеку и наблюдая за мятущимися от Костиной вилки огоньками свечей.
— Не хочу, чтобы копоть испортила красоту вашей чести.
Катя сидела под огромным зонтом, с которого свешивалась мишура со звездами. Волосы Катя термобигудями превратила в большие колокольчики, а губы помадой сделала цвета карамели. Огоньки свечей отражались в Катиных глазах, освещали ее щеку и ладонь, которую она держала на щеке. Катя была празднично красивой, необычной.
— Ты о чем думаешь?
— Вспоминаю фасолевый день. А ты?
— Я? О тебе. Мне нужны новогодние воспоминания. — И Костя поднес огонек зажигалки, максимально
