Виталик сразу понравился Петру Петровичу весёлый и находчивый. По-настоящему. Вот кому быть капитаном команды, а не Петьке, у которого и есть что одно нахальство.
— Ты чего? — спросил Виталик.
— Да как-то у меня не очень с хоккеистом, — ответил Пётр Петрович, суетясь вокруг сверлильного станка.
— Разучился? — Виталик с удивлением взглянул на Петра Петровича. Взял у него заготовку и начал высверливать хоккеиста на станке не так густо, как это делал Пётр Петрович, чтобы отверстия не сливались, не захватывали сверло и не выворачивали заготовку из рук.
— Иди к плите и выбей зубилом.
Пётр Петрович пошёл к металлической плите, попробовал выбить зубилом хоккеиста. Ничего — выбил. Руки оцарапал, но всё-таки выбил. Отвык от зубила. И от молотка отвык. Как-то так, незаметно. Он всё больше карандашом последнее время трудился. А ребята лихо размахивают молотками, точат напильниками, рубят зубилами.
Сегодня школа шьёт, строгает, месит тесто, стучит и сверлит. У Петра Петровича не только царапины появились, но и синяк на пальце. Пётр Петрович помалкивает, боится. Скорее бы звонок с урока и кончились эти хоккеисты.
Глебка к нему подходит. Тоже член команды. Показывает своего хоккеиста и спрашивает:
— На кого похож?
Пётр Петрович пожал плечами.
— Сологубов. Неужели не видишь? Сологубов всегда без шлема.
— Да, — сказал Пётр Петрович.
— А то нет?
— Да, — ещё раз сказал Пётр Петрович.
— А то нет? — не успокаивался Глебка.
Пётр Петрович был согласен: Сологубов так Сологубов — в шлеме, без шлема. Курица в треугольнике, курица без треугольника.
Много ли сегодня уроков? У Петьки дневник не заполнен, так что не узнаешь. А в коридоре расписания не нашёл. Висит, очевидно, в учительской. Не пойдёт же он в учительскую! Случится ещё что- нибудь, в дневник опять запишут. Нахватает он Петьке замечаний. Что ни говори, отвык от школы, от нормальной советской школы.
Уроки уроками, но впереди ещё КВН, главное событие дня. Если он проиграет как капитан, Петька его на порог дома не пустит, сгноит. Или будет гонять вокруг стола. Конечно, теперь всё наоборот. А что же сегодня Тумаркин? Настоящий Тумаркин. Он обязательно попытается изменить в чертеже допуски, посадки и сечения. И Дятлов выступит за него. Немедленно. Главсырьё поддержит Главмонтаж! Как всегда. Типичные «вешники», у которых нет двухсот сорока восьми очков. Будут кричать, что они занимаются производством, что они всё понимают, всё умеют — шить, строгать, месить тесто, вытачивать хоккеистов. Их бы в школу сюда, обоих.
Но пока что надо заканчивать хоккеиста. И не Тумаркину, и не Дятлову, а ему, Петру Петровичу Скворцову. А тут Глебка, Виталик и Витя Фадеев, которого кефиром заморозили, пристают: ну как с яйцом, отгадал? Пётр Петрович понятия не имеет, что надо было отгадывать с яйцами. Он только их ел, пока не взбунтовался.
На всякий случай сказал:
— Отгадал.
— Уверен?
— Это как рым-болт или швеллер.
— Чего? — изумился Глебка.
— Швеллер, — повторил Пётр Петрович. Что ещё он мог придумать такое, чтобы звучало убедительно? Чтобы они оставили его в покое. А когда наступит время соревноваться, он, может быть, удерёт из школы. Удастся ли ему удрать? Единственный путь к спасению. Не победа, а смерть. Все шаги назад. Для него это ясно. Никаких сомнений.
Глебка всё ещё с изумлением смотрел на Петра Петровича, и тогда Пётр Петрович, чтобы как-то отвязаться от Глебки, спросил у Виталика совершенно невинным голосом:
— А ты с клубникой уладил?
— Не клубникой, а земляникой.
— Ну да, земляникой.
— Уладил. Перехожу в секцию лилий. Нам с ними ещё сражаться по биологии.
— С кем?
— Да ты что сегодня — с луны свалился?
— Забыл.
— Договорились — после физики будет биология, потом зоология, потом геометрия, потом планиметрия.
— Биология, зоология, геометрия, планиметрия…
— Конечно. А то нет?
— Глебка записался в секцию червей.
— Да, — кивнул Глебка. — Нервная система у червей. В секции основательно это. И насчёт слизня. Всё видит серым. У него нет цветного зрения.
— Нервная система у червей — это хорошо, — кивнул Пётр Петрович.
— На животе она у них.
— Это хорошо.
— А ты на руках начал ходить?
— Что?!
— На руках. По физкультуре. На всякий случай. Договорились ведь.
— Да, да… скоро начну, — опять слабо кивнул начальник Главпроекта и напильником нанёс себе очередную царапину.
7
— Не ожидал. Вот не ожидал! — сказал толстый человек и поднялся из-за стола. Он был в белой рубахе и в белых летних штанах. От этого казался ещё толще.
Петя растерянно поставил на землю портфель.
— Входите, почтеннейший, входите. — И толстый человек повёл его и усадил в кресло. — Значит, обдумали и согласились?
— Что я обдумал?
— Как — что? Чертёж.
— Чертёж?
Толстый человек внимательно поглядел на Петю и как-то угрожающе засопел.
— Да, обдумал, — согласился быстро Петя.
— И ваши посадки завышены. Допуски занижены.
— Завышены, занижены, — повторил Петя.
Толстый человек радостно воскликнул:
— Я говорил — мы правы! Я прав! Главмонтаж всегда прав! Мы — производственники, вы — проектировщики.
И тут вдруг Пете показалось, что он на кавеэне — встреча капитанов.
— У вас очки начисляют?
