фотокамеру.
— Возьмите, это ваша техника. Пленку мы, разумеется, уже проявили. Должен вам сказать, что товарищ Николаев и мисс Карлисл вели себя прилично до изумления, — в его голосе был откровенный сарказм. — И больше не посылайте, пожалуйста, ваших людей сыпать всякую гадость в пиво Николаева и ремонтировать фен в спальне невесты доктора Смита. Если доктор узнает об этом, боюсь, что ваши газеты в который раз поднимут крик о вторжении ЦРУ в личную жизнь американцев за границей.
— Вы хотите сказать, что у нас работает агент-двойник? — американец даже слегка охрип.
— А почему бы и нет? Ведь мы здесь хотим совсем иного, чем вы. Например, вы думаете, как вам проникнуть в Гвианию и вытеснить нас отсюда, а мы — как сохранить в Африке то, что нам досталось от империи. Вы хотите при помощи самой банальной провокации попытаться уловить душу мальчишки- аспиранта и, может быть, сделать из него заурядного агента, который потом в конце концов сам побежит каяться в КГБ да еще завалит двух-трех ваших связных. А мы готовим его для использования в большой политической игре.
— И поэтому ваши люди следуют за ним по пятам? Любопытно!
Девон внимательно изучал миниатюрную камеру, и было непонятно, к чему относится его последнее замечание. Внезапно он вскинул глаза на Роджерса.
— Вас очень беспокоит всеобщая забастовка, которую сейчас готовят здесь эти профсоюзники?
— Нащупываете след? — улыбнулся полковник. — Ну-ну!
— Нет, просто хочу еще раз убедиться в том, что вы действуете традиционными методами.
— Что поделаешь, мы старая нация, нация купцов и промышленников. А здесь, в Гвиании, у нас слишком много вложено. Мы просто защищаем наши деньги. И не только здесь, а везде, куда вложили их наши отцы и деды. Не мешайте нам в этом, Нейл!
Мистер Девон стоял в саду до тех пор, пока свет фар машины полковника не исчез за ближайшим поворотом. Потом он медленно вернулся в холл, присел к бару.
На шахматной доске мирно лежала миниатюрная фотокамера. Он задумчиво переложил ее на стойку, машинально принялся расставлять фигуры. Итак, англичане подготовили какую-то важную операцию, в которой главная фигура — этот русский. Операция, судя по всему, в полном разгаре.
Он достал из холодильника, стоявшего около бара, жестянку пива, двумя точными ударами консервного ножа пробил в крышке ответстня. Холодная струйка потекла в горло… Да, что может быть прекраснее свежего холодного пива в такую жару?
Тыльной стороной кисти отер губы.
Значит, так, разберемся по порядку. Сначала англичане задерживают русского консула. Это было элементарно просто — уличная пробка, проверка документов. Николаева встречает Рекорд. Кто-то прокалывает шины.
Девон усмехнулся: полковник Роджерс дорого бы дал, чтобы узнать, кто это сделал. А ведь узнать было несложно. Парни Девона, следившие за машиной австралийца, лишь слегка потрясли мальчишку, проколовшего колесо, и он описал человека, заплатившего ему за это два шиллинга. Судя по описанию, это был один из «левых» профсоюза Бора. А если так, значит Бора что-то знает. Но что?
Девон допил пиво и подошел к телефонному аппарату на столике в углу, набрал несколько цифр.
— Посольство США, — отозвался молодцеватый мужской голос.
— Говорит Девон.
— Слушаю, сэр!
— Наверху кто-нибудь есть?
— Так точно, сэр. Шифровальщики только что потребовали картонку пива.
— Передайте, что я сейчас приеду. Он положил трубку.
Неожиданно бра, освещавшие холл мягким, почти лунным светом, мигнули раз, другой, третий и погасли совсем.
«Забастовка, — вспомнил американец и усмехнулся. — Борьба против неоколониализма! Напрасно англичане все еще кичатся, они уже здесь ничего сделать не могут. Их время ушло навсегда. Мощная всеобщая забастовка — и им придется сначала потесниться, а потом…»
Он опять усмехнулся: «В конце концов одряхлевшая нация всегда уступает молодой. Новое приходит на смену старому, молодая нация диктует условия».
И твердым, уверенным шагом он пошел через темный холл к двери, ведущей в гараж.
На воротах гаража белел листок: это была листовка объединенного забастовочного комитета о предупредительном прекращении подачи электричества в Луис с 9 до 10 часов вечера — напоминание о готовящейся всеобщей забастовке, забастовке, которая должна была охватить всю огромную страну — от космополитического города Луиса до захудалого городишки Бинды, в маленьком рест-хаузе, в котором в это время ужинали поздние гости.
Они выехали сегодня из Огомошо около девяти часов утра, и Роберт не переставал превозносить за это Элинор, устроившуюся на заднем сиденье и равнодушно смотревшую в окно на чащу леса, подступавшего к дороге.
— Мы потеряли бы полдня, если бы в дорогу собиралась какая-нибудь другая дама, — шутил австралиец.
Он поправил обзорное зеркальце:
— Просто удивляюсь, какую массу времени женщины обычно тратят на «мейк ап». В этом отношении нам с вами повезло, Питер. Элинор естественна, как сама природа! Она не красит даже губы.
Петр обернулся. Художница улыбнулась ему: — Как вы себя чувствуете?
— Ваши лекарства — просто чудо, — стараясь быть как можно беззаботнее, ответил Петр. — Это была какая-нибудь лихорадка?
Он действительно чувствовал себя так, словно вчера с ним ничего и не произошло.
— Это… Художница помедлила.
— Так… чисто африканское. Гвианийцы называют это колдовством, чжу-чжу.
Они мчались по разбитой асфальтовой ленте, серпентиной вьющейся между вековых гигантских деревьев.
Кое-где чашу разрезали узкие просеки, по которым на массивных металлических опорах тянулись канаты подвесной дороги. Вагонетки, груженные углем, медленно ползли через дорогу и исчезали в просеках, откуда навстречу им плыли пустые.
— Здесь где-то шахты? — заинтересовался Петр.
— Ива Велли, — тихо ответила Элинор.
— Шахтерский район, — пояснил Роберт. — В 1949 году здесь проходило восстание.
— Я читал об этом.
Да, Петр читал о событиях в Ива Велли в досье материалов по Гвиании, скрупулезно собранном библиотечными работниками Института истории. Еще тогда ему пришло на ум сравнение расстрела в Ива Велли и в России, на Ленских приисках. Во главе рабочих Ива Велли шел Старый Симба, нынешний президент Гвиании, а в то время — просто проповедник.
— А нельзя ли нам заехать туда? — неуверенно спросил Петр.
Элинор с интересом посмотрела на него и облокотилась на спинку переднего сиденья. Она была так близко, что Петр чувствовал на своей щеке ее дыхание. Художница говорила тихо, словно ее слова предназначались только Петру. Но краешком глаза Петр видел, что австралиец напряженно следит за ними.
— Сейчас там не на что смотреть, Питер. Это место не для туристов, — говорила Элинор. — Все здесь полито кровью. Солдаты шарили по бушу и расстреливали каждого, кто им попадался. И командовали ими цивилизованные люди, европейцы, такие, как…
Она не договорила. Роберт перебил ее:
— Надо постараться до темноты приехать в Бинду. Бинда. Первый мусульманский город за Бамуангой. Петр знал об этом городке, славящемся своими мастерами. Издавна здесь делали знаменитые стеклянные бусы и чеканные чаши из бронзы и серебра. И еще именно здесь был убит капитан Мак-Грегор.
Петр повернулся так, чтобы видеть одновременно и Роберта и Элинор:
