галстуках, несмотря на тридцатипятиградусную жару. На улицах они носили шляпы — совсем как в далеком Лондоне, где они когда-то учились на специальных курсах, организованных тогда Би-Би-Си или агентством Рейтер. Они были более англичане, чем их английские советники — молодцеватые мужчины в рубахах нараспашку и с короткими рукавами.
Советники вежливо здоровались с Петром и хитро улыбались ему вслед: невиданное дело — материалы об СССР в газетах Гвиании! Эти русские совершенно обнаглели, если лезут даже сюда!
Но Петр ловил на себе и другие взгляды. А однажды на лестничной площадке одной из редакций его догнал высокий узкоплечий гвианиец в домотканой рубахе.
— Вы… русский? — сразу же начал он разговор, улыбаясь, во весь рот и показывая крупные редкие зубы.
— Русский. А что?
Петр остановился, ожидая продолжения разговора.
— Да так… — весело ответил парень и почесал плохо выбритую щеку. — А я вас знаю, — неожиданно сказал он.
Да? — удивился Петр.
— Вы ведь приятель Сэма и Эдуна? Знаете Эдуна Огуде, редактора газеты «Ляйт»?
— Знаю.
— А меня зовут Алекс. Я из «фичерс рум» — из отдела статей. Зашли бы, а? У нас парни отличные, не то что…
Он скривился и мотнул головой наверх — туда, откуда только что спустился Петр — из кабинета редактора.
— Английский прихвостень! — продолжал Алекс. — Мразь. — Он взял собеседника за локоть. — Пойдемте?
«Фичерс рум» оказалась просторной комнатой с длинным деревянным столом, протянувшимся почти от стены до стены. Стол был завален фотографиями и бумагой. Три-четыре парня в рубахах навыпуск сидели над листками бумаги и что-то писали. Один медленно стучал на старенькой портативной машинке.
— Это русский! — громко объявил Алекс уже с порога. Все с любопытством уставились на Петра.
— Журналист, представитель большого агентства…
— Хэлло! — сказал один из сидящих. — Хэлло! — подхватили остальные.
— Хэлло! — ответил Петр.
Кто-то встал с места, но Алекс на него тут же зашипел:
— Вопросы потом, парень! А сейчас… — Он постукал ногтем по циферблату своих часов. — Сейчас идет газета!
И потащил Петра за собой к окну, где стоял письменный стол — обычный стол сотрудника редакции, заваленный рукописями, фотографиями и старыми клише вместо пресса.
Алекс сбросил кипу газет со стула, стоящего у стены, и усадил на него гостя. Сам он уселся на стол, отодвинув в сторону груду машинописных листков.
— Вы, конечно, не обижаетесь, — заговорил он добродушно. — Сейчас идет газета. Парни все заняты. А я вот… — Он развел руками. — Я здесь босс… Пока не принесли готовые полосы — могу поболтать. — Он кивнул на потолок: — А что там наш-то? Небось и слышать не хочет о вашем агентстве?
Петр рассмеялся:
— Обещал подумать…
— Подумать!
Алекс соскочил со стола и хлопнул Петра по колену.
— А мы вот что сделаем. Есть у вас что-нибудь о ваших космонавтах, а?
— Конечно.
— Пришлите мне завтра. Мне лично. И фотографии. Попробуем дать. А то вы запускаете межпланетные корабли, а мы даже у Рейтер не берем эти сообщения. Болваны!
Он рассмеялся.
— Не верите? Да тут кое-кому даже простое упоминание вашей страны — нож в сердце! Как будто вас и не существует.
Алекс перестал улыбаться.
— Надоели нам они… Так пришлете?
— Пришлю. А как же… Петр замялся.
— Что «как же»? Этот, что ли? Алекс опять кивнул наверх.
— Пропустит?
— Ха! «Пропустит»! Да он, что ли, делает газету? Он даже и знать не будет, что там напечатано, пока хозяева носом его не ткнут.
Он опять поскреб щеку.
— Старые хозяева.
Большая статья о советских космонавтах с фотографиями появилась через два дня.
Газета, опубликовавшая эти материалы, была одной из крупнейших в Гвиании, издававшейся на паях английским газетным концерном и гвианийской компанией.
В тот же вечер к Петру приехал Эдун, как всегда шумный и немного навеселе.
— Поздравляю! — закричал он уже с порога. — Пробился-таки!
Он устроился в кресле.
— А я тут на тебе пари проиграл!
— Пари?
Петр остановился вместе с разъездным столиком-баром, который он привычно вез к Эдуну.
— Ну да! Неделю назад поспорили мы с Алексом — напечатает он что-нибудь из материалов вашего агентства или нет. Напечатал-таки! Три гинеи с меня!
Он налил себе виски, бросил в стакан пару кубиков льда, не разбавляя, поболтал и разом выпил. Налил еще. Закурил, задумался.
— Что-нибудь случилось?
Последнее время Петр стал замечать, что Эдун много пьет. Он словно старался быстрее опьянеть, так, чтобы забыться, уйти от чего-то, что его мучило. И лишь когда язык его начинал заплетаться, он опять становился самим собой — общительным рубахой-парнем.
— Нет, ничего…
Эдун мотнул головой, словно отгоняя назойливую мысль, поднес к губам стакан. Поставил его на столик. Поднял глаза на Петра.
— Слушай, Питер, — вдруг заговорил он с тоской. — Тебе не кажется, что со мной что-то происходит?
— Что же?
— Ну… спиваюсь я, что ли.
В глазах Эдуна была мука. И Петр не выдержал его напряженного, умоляющего взгляда.
— Нет, а что? — сказал он неуверенно.
— Так… — Эдун потер лоб, сморщился, как от сильной головной боли. Потом тихо выдохнул: — Директора компании мной недовольны…
— Почему? — вырвалось у Петра.
Он точно знал, что «Ляйт» сейчас процветала. Тираж ее постоянно рос, голос становился все более и более влиятельным. Причиной успеха была линия газеты, линия Эдуна Огуде.
Среди местных газет «Ляйт» считалась левой. И все те, кто задыхался в потоке информации западных агентств, устал от бесконечной «промывки мозгов» — тянулся к «Ляйту». Здесь постоянно появлялись и материалы Информага.
— Я устал… — Эдун сидел, откинувшись в кресле, обхватив худые, угловатые колени. Глаза его были полузакрыты тяжелыми, набухшими веками. Он говорил как в полусне: — Вчера меня пригласил на ленч прессатташе одного западного посольства. Пришел в редакцию, принес большой цейсовский бинокль в подарок. Я взял… — Он потянулся к стакану, отпил. — Мы встречались и раньше. Тоже ленчи, обеды. А под
