ледника, перебитый свежими трещинами. Вертикальный обрыв у ледника на суше — это было для нас столь необычно, что мы не могли оставить его без внимания. Перемахнули водораздел, и снова картина повторилась: тот же обрыв и словно вздувшийся язык ледника Мармор с трещиноватой поверхностью. Сделали несколько снимков за считанные минуты, чтобы закрепить увиденное и при возможности вернуться к нему. Уже в устье долины Сассен справа по маршруту в куту Темпль-фьорда был отчетливо виден ледник Фон Пост, причем на солидном расстоянии.
На всякий случай, скорее по привычке брать на заметку любую попутную информацию, я приближенно отметил на карте положение его фронта, благо ориентир — два отчленившихся горных ледника по правому борту вмещающей долины — показался мне достаточно надежным. А в целом сам Фон Пост — ледник как ледник, с большим количеством определений положения фронта, таких на Шпицбергене много. И то, что он несколько раз наступал,— тоже не редкость.
Еще одна встреча произошла год спустя в долине Линдстрем (восточнее Свеагрувы), когда я буквально уперся в стену льда, чуть присыпанную сверху моренами и перебитую многочисленными трещинами. Это была совсем свежая подвижка, при которой ледник едва не перегородил узкую долину. Разумеется, в литературе было описано гораздо больше подвижек, причем по сравнению с другими ледниковыми районами они встречались на Шпицбергене как будто гораздо чаще. Это также требовало проверки и объяснения.
Самая большая подвижка произошла между 1936 и 1938 годами у ледника Бросвель на Северо- Восточной Земле. Здесь выступ ледникового покрова за короткий срок продвинулся в море в виде гигантской лопасти на двадцать пять километров с приращением площади на четыреста — пятьсот квадратных километров, причем «лопасть» была настолько перебита трещинами, что напоминала скопление серраков[15]. На фоне этого феномена все известные подвижки в горах, включая знаменитый ледник Медвежий на Памире, выглядели несерьезно. Не говоря о масштабах этого явления, подвижка в полном смысле «натуре вопреки, наперекор стихиям», судя по наблюдениям X. В. Альмана и А. П. Глена, происходила на фоне интенсивного сокращения оледенения архипелага в целом. В конце прошлого века ледники на Шпицбергене наступали, причем преимущественно подвижками, продвигаясь за короткие сроки на большие расстояния. Видимо, русские исследователи, составлявшие карты острова в связи с измерением дуги меридиана, первыми описали это явление. Так, руководитель русской экспедиции, будущий академик Ф. Н. Чернышев, оставил детальное описание подвижки, напоминавшей такую, какая была зафиксирована аэрофотосъемкой позднее на Бросвеле: «Ледник Гейса (Хейса в современной транскрипции. — В. К.), около 40 лет назад доходивший лишь до восточного берега бухты, в настоящее время почти совершенно ее (подвижку.— В. К.) выполнил, уйдя в море верст на пять в виде длинного языка, по обе стороны которого остались лишь узкие полоски воды. Поверхность этого ледника поражает своей изломанностью и с вершины горы кажется форменной щеткой. Очевидно, ледник этот в настоящее время сильно наступает и благодаря изломанности сильно «телится», давая массу огромных живописных айсбергов».
На меня это описание произвело тем более сильное впечатление, что в 1966 году мы с Троицким без особых приключений пересекли этот ледник. Со времен описания Чернышева ледник отступил на несколько километров только в прифронтальной части. Представляя направленность природного процесса, мы нисколько не сомневались в достоверности описанного Чернышевым. И все же разница между тем, что видел Чернышев, и тем, что мы наблюдали спустя почти семьдесят лет, была слишком разительной.
Жаль, что русские исследователи не обратили внимания на такое явление, как кинематическая волна — своеобразное «вспучение» (по терминологии крупнейшего русского геолога прошлого столетия И. В. Мушкетова). Именно Мушкетов первым среди исследователей отметил специфику этого «вспучения»: скорость продвижения кинематической волны вниз по леднику значительно (порой многократно) превышает скорость движения льда в самом леднике. Высота волны настолько велика, что отчетливо проявляется при сравнении карт, снятых на Шпицбергене в различные годы, хотя в целом сведений об изменении поверхности ледников здесь недостаточно.
После работ 1965—1967 годов выяснилось, что примерно из шестисот случаев изменения положения концов ледников на главном острове архипелага пятьдесят пять приходятся на наступания, в результате которых площадь оледенения архипелага возросла (это при общем отступании!) на четыреста четырнадцать квадратных километров. Из этого числа сорок случаев (с приращением площади на четыреста восемь квадратных километров) приходится на подвижки. Таким образом, появились основания предполагать, что при росте оледенения подвижкам в определенных условиях принадлежит самая важная роль.
Разумеется, мне удалось выявить лишь часть подвижек, так что я не смог тогда с полной достоверностью оценить их роль в развитии оледенения на архипелаге в целом.
При расчетах эти ледники я просто не учитывал, поскольку корифеи единодушно считают их нетипичными. Что учитывать, если на Северо-Восточной Земле, кроме подвижки Бросвеля, нам неизвестно ничего — ни изменение края покрова, ни снижение поверхности. Как быть, если сокращение площади обычных ледников на Западном Шпицбергене с начала века близко к восьмистам квадратных километров, в то время как одна только подвижка ледника Негри в 1936—1938 годах сопровождалась продвижением фронта на двенадцать километров, а при протяженности фронта порядка тридцати километров нетрудно представить и изменение площади. Об этой подвижке мы знаем, а карт этого района у нас тоже нет. Так или иначе, но к 1974 году можно было формировать и собственный взгляд на проблему и понять позицию иностранных ученых.
Наши зарубежные коллеги сделали определенные шаги в том же направлении, однако, судя по публикации в «Канадском журнале наук о Земле» за 1969 год (этот год я провел в Антарктиде), пока ничего серьезного не достигли. Например, опубликованное У. Листолем — это, скорее, перечень подвижек, в большинстве случаев нам известных. Правда, Вальтер Шютт высказал интересную мысль о природе подвижек, которая для Шпицбергена может оказаться весьма перспективной. Он связал их природу с разнообразием местных условий, частой сменой типа питания и термических условий — со всем тем, что мы сами наблюдали на ледоразделе ледников Фритьоф — Гренфьорд. По его мнению, подвижный динамичный «теплый» лед из области питания периодически взламывает холодную промороженную малоподвижную периферию, которая, таким образом, играет роль своеобразной подпруды с определенными граничными прочностными характеристиками. Понятны и истоки этой идеи: во-первых, Шютт зимовал в 1957—1959 годах на Северо-Восточной Земле, где выполнил интересные наблюдения; во-вторых, он в полной мере оценил достижения нашей Новоземельской экспедиции в изучении изменений типа питания на ледниковом щите.
Для нашей Шпицбергенской экспедиции целесообразно, пожалуй, думать и работать по двум направлениям.
Первое — изучать подвижки желательно на фоне средних характеристик развития оледенения вообще. Такого подхода еще никто не предлагал и не придерживался. Второе направление определяется тем обстоятельством, что по каким-то особым, пока непонятным, причинам именно на Шпицбергене сосредоточено наибольшее количество пульсирующих ледников, по крайней мере в арктическом регионе. Отсюда задача — понять и объяснить это обстоятельство.
К 1974 году мы располагали уже количественными оценками изменений размеров для двадцати трех пульсирующих ледников, причем для трех из них был установлен период подвижек (кстати говоря, относительно Новой Земли к 1974 году гляциологи имели сведения о подвижках только для одиннадцати ледников, причем с более чем скромным размахом подвижек).
Словом, все было за то, чтобы попытаться оценить роль подвижек в общей эволюции оледенения на его современном этапе развития. Такого не делалось ни в одном ледниковом районе и не могло быть сделано, потому что не было прежде всего фоновых оценок ни в нашей стране, ни за рубежом. Правда, для отдельных районов Кавказа В. Д. Панов в принципе такие оценки получил, но одновременно выявилось, что подвижки ледников там можно было пересчитать по пальцам, и, значит, статистика не получается.
Стоило также подумать о прогнозных признаках. Помню, как я путался с подвижками в начале работы, потому что они никак не увязывались со средними показателями или настолько меняли их, что пульсирующие ледники (так называют ледники с периодическими подвижками) приходилось просто выбрасывать из расчетов. Однако этот недостаток мог оказаться одновременно и достоинством, неким прогнозным признаком для выявления таких ледников, если бы он получил количественное выражение.
