Я её уколола:
— Ты — и вдруг кошка. Это же предрассудок, пережиток прошлого.
Она поджала губы. Я думала: сейчас повернется и уйдет. Но она сказала:
— Ладно уж. Кошка не кошка, а все получается глупо. Если я в чем неправа, ты меня извини. Давай — мир? — И протянула мне руку.
«В общем-то, действительно, что нам ссориться?» — подумала я и тоже протянула руку.
По форме примирение состоялось; казалось бы, должно прийти облегчение, а на деле стало ещё хуже. Какая-то отчужденность, натянутость, искусственность какая-то. Видно, эта самая «кошка» ещё бродила между нами. «И зачем было мириться?» — подумала я.
Мы молча прохаживались по скверу. Вдруг Мила сказала:
— А хочешь по-честному? Знаешь, из-за чего я на тебя взвилась?
И она рассказала, что… приревновала меня к Даниилу Седых. Когда я однажды — это было ещё до Нового года — выступила в защиту его сочинения, Мила решила, что я «подмазываюсь» к нему. С этого и началось.
— Ну и дура, — сказала я, и теперь мне сделалось легко и даже весело. — Вот дура! Как это тебе могло такое в голову прийти?
— Правда? Честное слово? — обрадовалась Мила. Так закончилась паша ссора.
Мила знает, что Даниил часто бывает у Венедикта Петровича, и ей хочется заходить ко мне: у нас она может будто нечаянно встречаться с ним. Что ж, пожалуйста.
Похоже, у неё настоящая любовь. Она прямо вся загорается, когда говорит о Данииле. Парень он, конечно, ничего, но влюбиться — не понимаю…
А вдруг когда-нибудь придет такое и ко мне. Мы вроде дружим с Володей Цыбиным, по у нас что-то совсем другое. Просто товарищи. Хотя иногда мне кажется, что не «просто». Иногда я по-настоящему любуюсь им, и мне хочется положить голову на его плечо и тихо плыть куда-то, как на лодке по ласковой зыбучей волне…
Я так и не разговаривала с Валей после того раза. А тогда между нами повисла какая-то недосказанность. Вот у неё с Вадимом что — любовь? Почему же она говорила об этом с такой тоской? Он, по всем приметам, «ухаживает» за ней. Но это у него получается как-то свысока, даже пренебрежительно. И ещё — противное словечко «крошка»: «Потанцуем, крошка?», «Устала, крошка?» Из какого-то пошлого фильма.
Если я полюблю, то человека сильного и очень хорошего, у которого большой и интересный внутренний мир, с которым можно говорить обо всем на свете. Ведь любовь — это же не просто танцевать и прижиматься друг к другу. У любви должно быть ещё что-то особое, высокое и светлое.
Я чувствую, что если об этом сказать Вадиму, он, наверное, усмехнулся бы снисходительно: «Детка!» Ну и пусть. Не такая уж я детка, дорогой товарищ Вадим, и позвольте мне остаться при своем мнении.
Ого-го! Ингочка рассвирепела. Надо охладиться. Так оно и получится: в четыре мы встречаемся с Володей на катке.
…Вернулась домой — на столе записка: «Мы на концерте, ужин на кухне». Превосходное распределение людей и вещей в пространстве!
Покаталась я славно. Погода сегодня чудесная, даже не хотелось идти домой. А бегаю на коньках я лучше Володи. Ну, наверное, так и быть должно: все-таки я уралка, а он южанин, к нам сюда приехал недавно. Встретили на катке Даниила и Сашу. Мы с Патефоном «фигуряли» под его «художественный» свист; нам даже хлопали. Все-таки он очень веселый, и, когда обходится без шпилек, с ним просто. Только он без шпилек — это, пожалуй, не он.
Странно: на Даниила после вчерашнего разговора с Милой я стала смотреть как-то по-иному, — любопытно к нему приглядеться.
Уходили с катка все вместе. На улице нам с Володей сворачивать влево, Даниилу с Сашей — направо. Даниил повернул влево.
— С нами решил прогуляться? — беззаботно, но с ехидцей спросил Володя.
Седых почему-то замялся и не пошел. А ему нужно было, оказывается, к Венедикту Петровичу: передать «одну штуку». «Штукой» был свежий номер журнала «Наука и жизнь». Он попросил сделать это меня.
Журнал нежданно помог мне узнать одну из «загадок» дяди Вели. Я застала его за письменным столом. Он просто сидел и ничего не делал — видно, думал какую-то свою думу. Машинально перелистнув журнал, он посмотрел на меня своим странным, долгим и чуть грустным взглядом и сказал:
— Вот так-то, товарищ Инга, иногда получается в жизни.
— Как? — растерянно спросила я.
Тут он указал мне на одну статью в журнале. Она называется «Старые загадки истории и новые гипотезы». Автор — какой-то кандидат наук Горбовский. Я ещё ничего не понимала. А дядя Веня продолжал:
— Вот живут два человека, ничего не знают друг о друге, а думают, как выясняется, совершенно об одном и том же.
— А вы тоже об этом думаете? О загадках истории?
— Представь, тоже. И давно. Даже книгу сел писать.
— Ой! — вырвалось у меня. Я подумала: «Так вот о чем стрекочет его машинка! Так вот какие рукописи отправлял он куда-то». И спросила: — А как же теперь быть?
Он тихо усмехнулся.
— А так тому и быть, как было… Мне приятно, что кто-то задумался над тем, над чем думаю и я. Я написал Горбовскому об этом.
— А ваша книга, Венедикт Петрович?
— Что ж книга?.. Разве, например, об одном человеке нельзя написать два рассказа? Разные авторы — разные точки зрения. Хотя рассказы и будут в чем-то походить один на другой, они не будут одинаковыми никогда. Так же и у нас с Горбовским. Во всяком случае, я эту книгу не брошу. А издадут её или нет — там будет видно.
— Обязательно издадут! — Я сказала это очень горячо, от всего сердца, и, должно быть, ему была приятна эта горячность.
А мне стало чуточку жаль его. Очень хочется, чтобы книга у дяди Вени получилась и принесла ему радость. А вообще это будет шикарно: я представила себе обложку и на ней — «В.П. Старцев». Мы ему преподнесем огромный букет цветов и всем будем рассказывать, что это наш учитель.
С Милой сидим на одной парте. Она мне все уши прожужжала о своем Данииле.
Володя спросил меня с кисловатой миной:
— Изволили помириться?
— Изволили.
Он пожал плечами: дескать, дело ваше, а лично я не одобряю. Подумаешь!..
Вали Любиной несколько дней нет в школе — болеет.
Пишу рассказ. Я его придумала, глядя на Венедикта Петровича. Один ученый изобретает целебное вещество. У него не получается, А в это время другой, совсем и ином месте, изобретает то же самое. С первым ученым несчастье. Второй узнает об этом и с уже полученным веществом мчится на помощь первому и спасает его. А раньше они были врагами. Что получится, ещё не знаю. Читала маме — ей нравится.
