пол. — Ну, я и есть Гольтяпин… Только что-то не припомню, что мы раньше встречались.
— Ой, — с радостью перешел я на русский, — и не напрягайтесь даже: мы с вами незнакомы. Просто я заехал передать вам привет от коллег-водил из Риги, а зовут меня Александром.
Гольтяпин довольно заулыбался:
— Сейчас оденусь и сварганю что-нибудь — отметить надобно.
Торопливо одевшись, он принялся накрывать на стол.
Глотнув местного убойного самогона, я очень быстро потерял голову, зато наш разговор приобрел естественную и приятную легкость: мои рассказы о сумасбродной жизни современной России хаотично чередовались с жалобами Василия на козни конкурентов и неверность местных шлюх. В середине пиршества к нам фривольно присоединилась и окончательно проснувшаяся подруга Гольтяпина.
— Погладь ее по спинке, Сашок, — поощрительно кивнул мне тоже изрядно захмелевший Василий, — она любит белых мальчиков.
— Разве она не твоя девушка?
— Ну, насмешил!… Да я просто даю ей на пятерку больше, вот она и живет в основном со мной…
— Понятно… А скажи-ка мне лучше, Василий, как половчее добраться до Йоханнесбурга? — несмотря на алкогольный морок, на ходу сориентировался я, решив не задерживаться в чересчур уж «гостеприимном» Кейптауне.
— До Йоханнесбурга, говоришь? — лениво почесал затылок Гольтяпин. — Так это смотря с какими целями туда едешь. Ежели на природу полюбоваться и не очень торопишься, можно и на автобусе прокатиться.
— Тороплюсь. Мне ж надо заскочить еще к одному приятелю, в Литлтаун.
— Тогда лучше на электричке. Ладно, вечером сам отвезу тебя на вокзал. Допилишь до Кимберли, там пересядешь на экспресс и уже утром будешь в городе. Ну, что застыл, наливай! А вообще, Саня, я тебе так скажу, — положил Василий свою натруженную ладонь поверх моей руки, — лучше России страны нет! Не задерживайся здесь надолго. Покончишь с делами — и отваливай поскорее.
Так мы проговорили еще с полчаса, а потом Василий предложил прокатиться с ним по городу.
— Да ты ведь крепко выпил, — удивился я, — прихватят же на дороге!
— Ерунда! — отмахнулся он. — Полиция здесь сплошь белая, своих не тормозит. Глотну алкозельцера, и всё путем будет.
Центральные кварталы города особого впечатления на меня не произвели. Но когда выехали на набережную, аж дух захватило от открывшейся красоты! Справа могучим утесом возвышалась знаменитая Столовая гора, а слева раскинулся такой разноцветный и игрушечный городишко, что на мгновение я почувствовал себя мальчиком, попавшим в сказочную страну братьев Гримм. У причалов покачивались парусные яхты, чуть далее колыхались зеленые зонтики приморских кафе, и даже чугунные фонарные столбы, украшенные архаичными завитушками, радовали глаз.
— Красота! — искренне восхитился я видом воистину викторианского уголка из утраченного колониального прошлого. — Жаль, добираться далековато, а то отбоя бы от туристов не было.
— Красота, говоришь? — скептически оттопырил нижнюю губу Гольтяпин. — Ну ладно, покажу тебе сейчас другую «красоту».
Он резко свернул, и буквально через пять минут мы въехали в район приземистых, похожих на склады и густо разрисованных граффити зданий, возле которых толклись пестро одетые и недоброжелательные по виду люди. Они провожали нашу машину столь убедительными взглядами, что даже мне стало ясно: останавливаться здесь чревато.
Время прогулки пролетело быстро. Когда Василий начал часто и озабоченно поглядывать на часы, я понял, что пора, как говорится, и честь знать. Пожалел, что не поспал хотя бы пару часов, поэтому, притулившись в углу жесткого сиденья, первым делом постарался заснуть. Увы, толчки и частые остановки поезда вкупе с не слишком удобной скамейкой так и не дали в полной мере насладиться ночным отдыхом: вплоть до прибытия в город Кимберли, знаменитый своей уникальной шахтой, некогда давшей старт промышленной добыче алмазов, спал я, что называется, вполглаза. В самом городе тоже ничего примечательного увидеть не довелось, поскольку электричка на столицу ЮАР отходила уже через двадцать минут.
На сей раз мне досталось купе только с одним попутчиком, поэтому я без зазрения совести развалился на своей полке и провалился наконец в безмятежный сон.
Где-то в половине седьмого утра глаза мои открылись, и только теперь, более-менее выспавшись и окончательно протрезвев, я выглянул в полуприкрытое занавеской окно. Примерно в ста метрах от железнодорожного полотна несколько разновысоких жирафов ловко объедали зеленые листочки с деревьев.
— Какие грациозные животные! — непроизвольно вырвалось вслух.
Сидящий напротив мужчина удивленно хмыкнул и поинтересовался:
— Впервые у нас? Из Европы пожаловали? Поохотиться?
— Я? Нет, к охоте я совершенно равнодушен. Приехал вызволить из плена дядю.
— Из плена?! — вытаращил глаза сосед. — Но у нас, черт побери, вроде бы, не воюют…
— Он не здесь в плену — в Мозамбике.
— Категорически не советую туда соваться, — нахмурился попутчик. — Во всяком случае, сейчас. Не слишком хорошие вести оттуда приходят… То о вооруженных стычках повстанцев с правительственными войсками, то о бандитизме на дорогах… Граница, правда, пока открыта, но, как я слышал, правила ее пересечения ужесточены уже до крайности.
Известия, конечно, были не очень благостные, однако менять свое решение я не собирался. Поэтому, поблагодарив за информацию вежливым кивком, я принялся размышлять на тему, когда лучше поехать к господину Лау: отправиться сразу с вокзала или перенести визит на завтрашнее утро? Ответ на свой вопрос получил на выходе из здания вокзала, когда огромная зеркальная витрина отразила мой помятый и небритый облик. Справившись у первого же встречного, где расположен ближайший отель, я отправился в указанном направлении.
Такси, скрипнув тормозами, круто свернуло с асфальтированного шоссе и, уже спокойнее, покатило по гравийной, но весьма качественной дороге. Мелькнул голубой указатель «Littletown», однако самого «тауна» видно пока не было. Лишь когда машина преодолела каменистую гряду перевала, взору открылись белоснежные домики — в окружении маленьких пушистых рощиц, — прихотливо разбросанные по долине небольшой, причудливо извивающейся реки. Над всем этим рукотворным великолепием висело воскресное солнце в обрамлении будто бы нарочно вылепленных скульптором облаков. Ну просто готовая обложка для несуществующего пока журнала «Райская жизнь»! Машину бросило в сторону, и сияющая панорама исчезла — теперь нас окружали только могучие дубы, внушительной аллеей обступившие дорогу.
— Напомните номер дома, пожалуйста, — мельком обернулся водитель.
— 128-й, — ответил я, не отрываясь от окна, — Бриджроуд, 128.
Промелькнул красиво изогнутый пешеходный мостик через реку, и я сразу вспомнил, что английское слово «bridge» как раз и означает — мост. А раз так, то…
— Приехали, господин… то есть мистер. С вас восемнадцать рэндов.
Я сунул в заскорузлую руку водителя двадцатку и пошел к невысокой лестнице, видневшейся в глубине окружающего здание густого массива экзотических деревьев. Поднявшись по нарочито грубо обтесанным гранитным ступеням, увидел на массивных дверях мраморную табличку с надписью «Laufild» и решительно дернул бронзовую ручку звонка. Спустя несколько секунд изнутри мягко щелкнул замок, и передо мной возник сухощавый мужчина в некоем подобии домашней униформы, а из-за спины его выглядывала морда огромного, иссиня-черного пса.
— Вы кто есть такой? — воззрился он на меня мутно-голубыми глазами, задав вопрос на ломаном английском. Видимо, сразу распознал, что перед ним — птица не из местных.
— Александр Григорьевич Костин, — представился я. — Прибыл к господину Лау из Москвы.
Дворецкий отступил, и я шагнул в длинный полутемный коридор, в конце которого виднелось что-то вроде стеклянной полукруглой беседки.
— Подождите здесь, — человек в форменном халате поклонился, потянул собаку за поводок и, словно
