магазина. Пришлось послать в ответ остатки своего боезапаса. Бам-п! — грохнул карабин в третий раз, и зловредный пулемет, описав в воздухе эффектную дугу, звонко шлепнулся в реку.
И сразу же наступила звенящая тишина. Коптящий маслом патрульный катер медленно погружался в тяжелые воды Лимпопо.
Я присел на корточки и принялся менять обойму, а Мунги, отбросив карабин в сторону, взялся за весла.
— Свистун, за работу! — крикнул он расслабленно откинувшемуся на одну из бочек бойцу.
Видя, что Андузи на приказ не реагирует, я дернул его за рукав. Левая рука Свистуна безвольно стукнулась о деревянный настил. Несмотря на палящее солнце, меня с головы до пяток пробрал озноб.
— Мунги, Андузи мертв. Убит. Ему пуля в рот попала… — я опасливо отодвинулся от покойного.
— Тогда поскорее столкни его с плота, — глухо отозвался Мунги.
— Зачем? — запротестовал я.
— Столкни, я сказал! — рявкнул Мунги, яростно вспенивая воду веслом. — Иначе крокодилы нас самих сейчас растерзают. Не видишь, какую они погоню устроили?!
Я посмотрел назад и обомлел. Со всех сторон к нашему плоту приближались серо-зеленые твари, хищно щелкая на ходу устрашающе зубастыми пастями. Тратить время на заупокойную молитву мне вмиг расхотелось, и я, внутренне содрогнувшись, столкнул бездыханное тело в воду. Затем тоже схватил весло, и совместными усилиями мы торопливо отогнали плот от места жуткого пиршества.
Занятые «похоронами» Андузи, мы совсем забыли о катере. Когда вспомнили, обнаружили, что суденышко сильно осело на корму, а пулеметчик переваливает через борт тело мертвого рулевого, надеясь, видимо, оттянуть момент неизбежного потопления. Не сговариваясь, мы погребли на помощь. Когда до борта катера оставалось не более десяти метров, начальник речного патруля, до этого судорожно цеплявшийся за носовой флагшток, вдруг решительно выхватил из кобуры свой кольт. Трах-тра-трах — проплыл над речной гладью оглушительный звук двух выстрелов.
— Чего он палит? — удивленно спросил я у Мунги.
— Чтобы мы немедленно подняли руки и сдались, — ответил тот. — Ты, Алекс, лучше сейчас не дергайся. Вояка он опытный, вряд ли с такого расстояния промажет…
Все мы, в том числе и дядя, послушно воздели руки к небу, но кишащая крокодилами Лимпопо понесла нас… мимо изрешеченной пулями моторки. Время вновь резиново растянулось. Вот расстояние между нами достигло трех метров, вот — четырех, пяти… Подрагивающий ствол кольта хаотически перемещался с одного из нас на другого, и мне казалось, что еще секунда — и нервы командира речного патруля ни выдержат. И тогда… тогда кому-то из нас придется расстаться с жизнью.
Неожиданно оставшийся не у дел пулеметчик, резко оттолкнувшись от поручней тонущего суденышка, спрыгнул в воду и поплыл… в сторону нашего плота! Сил ему было не занимать, поэтому, сделав всего несколько мощных гребков, он уже крепко ухватился за одну из жердей настила.
Это произошло так внезапно, что на мгновение я даже зажмурился от страха. Однако тотчас открыл глаза вновь, ибо оставаться в неведении было еще страшнее. И тут же понял, почему не стреляет начальник патруля: подброшенный вверх резко всплывшей вдруг опорой, он еле удерживал равновесие, обернувшись всем телом вокруг флагштока. А вот к пулеметчику, уцепившемуся за наш плот и отчаянно молотившему по воде ногами, неслась стая очередных голодных рептилий. Мы с Омоло, переглянувшись, бросились здоровяку на помощь, ухватив его с двух сторон за руки. Плот наш тут же накренился, погружаясь одним бортиком в воду.
— Ах, мать твою! — услышал я истеричный возглас.
Покосившись, краем глаза увидел, что носилки с Владимиром Васильевичем плавно скользят мимо меня прямо в разинутую крокодилью пасть.
— Держите! — изловчившись, протянул я ему одной рукой свой автоматик.
Дядя, фантастически как-то извернувшись всем телом, мертвой хваткой ухватился за спасительную железку, и мне пришлось напрячь все силы, чтобы удержать на плоту и его, и пулеметчика, и не свалиться в воду самому. К счастью, всё обошлось. Правда, у буквально выдранного из воды пулеметчика проклятая рептилия всё же умудрилась сорвать одну сандалию, но, главное, не вместе с ногой: Омоло успел раздробить ей череп железным прикладом командирского карабина.
Немного отдышавшись, вспомнили о командире речного патруля. Увы, катера на поверхности воды уже не было…
Некоторое время мы стояли молча. Со всех ручьями стекала вода, челюсти нервно отбивали чечетку.
— Какое счастье! — проскрипел вдруг Владимир Васильевич. — Кажется, я теперь стоять смогу. Сань, похоже, осколок из позвоночника вышел, когда я к твоему автомату тянулся…
— Ты, Морган, нам не в обузу, — очнулся Мунги. — Может, мы и живы-то до сих пор лишь потому, что занимались твоим спасением.
Заботливо поправив под старпомом подстилку, Мунги повернулся к пулеметчику. Тот держался с достоинством: бугристые от мускулов руки вытянул по швам, взгляда не отвел, смотрел твердо. Командир, оценивающе смерив его с головы до ног, представился, после чего поочередно назвал наши имена.
— Масобадо Чинно, — по-военному отрекомендовался в ответ пленный, — капрал третьего батальона охранной службы.
— Мне, Чинно, разбираться с тобой сейчас некогда, — хмуро объявил Мунги, — но раз уж ты убил моего человека, придется тебе за него поработать.
— Я присягал на верность правительству и народу, — впервые опустил глаза капрал, — и вправе выполнять приказы только непосредственных своих командиров.
В воздухе повисла напряженная тишина, но ненадолго: в таланте убеждения нашему Мунги не было равных.
— Да я и не собираюсь приказывать, — хитро ухмыльнулся он. — Но если хочешь добраться до берега, на весла сесть всё же придется… Потом поможешь донести носилки с больным до Мапаи, и всё — можешь быть свободен, задерживать тебя не стану.
Уже через минуту капрал налегал на весла так, что нам троим — с другой стороны плота, — с трудом удавалось грести в такт с ним.
Зато вскоре наш водный путь завершился. Причалив к заросшей высоченной осокой песчаной косе, мы с облегчением выгрузились на берег. Дядя вознамерился было встать на ноги, но мне удалось отговорить его, прибегнув к убедительному аргументу: если он пойдет самостоятельно, придется отпустить капрала, а это, увы, грозит всем нам непредвиденными последствиями.
Почти не передохнув, мы всей компанией двинулись сквозь прибрежные заросли. Впереди шел Омоло с луком наизготовку, мы с капралом несли носилки, а позади, поминутно оглядываясь и с карабином наперевес, вышагивал осторожный Мунги.
Идти предстояло довольно далеко, километров шесть. Это в среднерусской полосе — под пение жаворонка да вдоль живописной реки, да в обнимку с любимой девушкой! — можно отмахать такое расстояние и не заметить. Здесь же каждый километр давался, без преувеличения, как три российских. Пробираться приходилось сквозь густые заросли невиданных растений, изобиловавших, как назло, острейшими шипами. С носилками в руках уклоняться от их жалящих прикосновений не удавалось, поэтому мысли мои были злы, а челюсти — до боли сжаты. Каждая мышца, каждая косточка и каждый нерв стонали, ныли и гудели. Если бы не капрал, неудержимо рвущийся вперед, я, наверное, свалился бы после первых же двухсот метров.
Наконец был объявлен долгожданный привал. Едва коротенькие подпорки носилок коснулись земли, ноги мои сами собой подогнулись, и я как подкошенный рухнул в траву. Спутники, хрипло дыша, опустились рядом. Разговаривать не хотелось, отдыхали молча.
Полил дождь. Не короткий и теплый тропический ливень, а нудный и угрюмый моросняк. По лицам заструилась вода, и со стороны могло показаться, что неживые куклы, неизвестно с какой целью разбросанные по поляне, горько плачут. А может, так оно и было? Может, мы все только и ждали этого дождя, чтобы незаметно выплакаться? Из-за бессилия, голода, боли, тоски…
— Поднимайся, Алекс, — как сквозь вату донесся до меня голос Мунги, — сколько можно спать? Теперь твоя очередь идти замыкающим.
