— Нормально всё, — бодро отрапортовал я, накладывая смоченную спиртом повязку на изрядно покрасневшую грудь старпома, — до свадьбы заживет.
— А до госпиталя далеко еще?
— Насколько я понял вояк, осталось меньше ста километров. Если обойдемся без приключений, то часа через три доскребемся…
— Дай-то бы бог, — устало опустил дядя голову на свернутую рулоном куртку.
— Кстати, могу предложить глоточек самогона…
— Да ну? — вмиг оживился Владимир Васильевич. — А чего ж молчал? Наливай!
— Рад бы, да не во что. Придется по-русски, из горла, — и я придал дяде сидячее положение.
— Ух-х, крепка, зар-раза! — крякнул старпом, сделав два солидных глотка.
— Бр-р-р, — дружно вздрогнули все свидетели этой варварской сцены.
— Спокойно, друзья, — объявил я им, — это исключительно для профилактики кишечных болезней.
Стоило дяде перевести мои слова, как ко мне сразу же потянулись всевозможные емкости: от бумажных кулечков до бритвенных стаканчиков. Пришлось всем страждущим налить по глоточку, обделив лишь себя: увы, пора было садиться за руль.
Пожевав стручок едкого красного перца (самое действенное средство от сонливости!), я завел двигатель, и наше путешествие продолжилось.
У деревеньки Джимо мы распрощались с незадачливым проводником, а еще через два часа дорожных мучений показалась и деревня Мангуача.
— Госпиталь, госпиталь! — взволнованно заголосили попутчики.
Но я и без их подсказок видел уже и колышущийся на флагштоке голубой флаг, и ряд новеньких палаток, помеченных красными крестами, и белый вертолет фирмы Сикорского.
Стоило мне выключить двигатель и открыть дверцу, как тут же подбежали парни в зеленых халатах и начали деятельно и одновременно бережно принимать пострадавших. Вместе с ними явился офицер с непонятными знаками отличия, который решил без промедления устроить мне форменный допрос. Я же, представившись русским ученым, ограничился лишь сообщением, что доставил транспорт с ранеными из Массангены, после чего, заявив, что очень устал и тоже ранен, от беседы отказался. Офицер нехотя ретировался, на прощание строго пообещав поговорить со мной позже.
Облегченно вздохнув, я собрал наши пожитки и принялся искать место, где их можно было бы оставить на хранение. Но, не дойдя до ближайшей палатки двух десятков метров, почувствовал вдруг сильное головокружение и, чтобы не упасть, спешно опустился на землю. Мимо сновали какие-то тени, мир вокруг начал раскачиваться из стороны в сторону, в глазах всё поплыло…
В сознание я пришел только вечером. Сначала вернулись слух и осязание, потом ощутил, что лежу в кровати. Открыв глаза, понял, что нахожусь в общей палате, рассчитанной, самое малое, человек на сорок, и что привязан к койке брезентовыми лямками, а к левой руке подсоединена вдобавок еще и капельница.
— Эй, кто-нибудь! — позвал я на ставшем почти уже родным английском.
Зашуршали легкие шаги, и моему взору предстала юная золотоволосая дива в белоснежном передничке и аккуратно венчающей голову пилотке. Правильное бледное лицо отражало полную бесстрастность, и я почувствовал себя подопытной мышью в руках матерого вивисектора.
— Лейтенант медицинской службы Мария Анжу, — сухо представилась дива. — Вас что-то беспокоит?
— Меня зовут Алекс, — промямлил я, ощутив странную неповоротливость языка. — Почему меня язык не слушается?
— Вам сделали операцию, — мельком заглянула она в свой блокнотик, — и действие анестезии пока еще сохраняется. Не волнуйтесь, это ощущение скоро пройдет…
— Операцию? Зачем? — я был потрясен.
— Из вас извлекли шесть инородных предметов, наложили восемь швов. А уж степень вашего истощения настолько велика, что никто и не ожидал, что вы сегодня очнетесь, — краешком губ улыбнулась Анжу
— Истощения? — недоверчиво переспросил я.
— А сколько вы весили раньше, Алекс? — вопросом на вопрос ответила она.
— Девяносто два, — припомнил я показания стоявших в раздевалке Сандуновской бани весов.
— Сейчас — шестьдесят три, — отрезала госпожа лейтенант, — и вам придется провести у нас не менее двух недель.
— А где мои вещи? — тотчас вспомнил я о «Глазе Лобенгулы».
— Ваши вещи, если их можно так назвать, — дива не сдержалась от брезгливой гримасы, — упакованы в пластиковый мешок и помещены в специальное хранилище. Не волнуйтесь, не пропадут.
— Спасибо. А как бы мне тогда поесть, выпить кофе и… сходить по нужде? — осведомился я о самом насущном.
— Желаете всё сразу или по отдельности? — несколько грубовато пошутила она.
— С такой очаровательной сиделкой готов на любые эксперименты, — парировал я.
— Какой вы, однако, языкастый, — дернула плечом сиделка. — Интересно, кто вы по национальности? Акцент у вас явно не американский, для англичанина словарный запас бедноват…
— Не гадайте, я из России.
— Не может быть! И каким же это ветром вас сюда занесло?
— Вытаскивал своего родственника из одной передряги…
— И вытащили?
— Почти. Может быть, вы его даже видели: высокий такой старикан с рыжей бородой. Мы утром вместе приехали…
— Мой Бог! — всплеснула руками девушка. — Неужели тот полумертвый джентльмен и есть ваш родственник?
— Что значит «полумертвый»?! — вскричали, пробуя избавиться от страховочных ремней.
— Успокойтесь, Алекс, — лейтенант обеими руками припечатала мою голову к подушке. — Просто на нем живого места не было, а у нас такое состояние называется крайне тяжелым. Но вашего родственника уже прооперировал профессор Бриджес, наш лучший хирург. Четыре часа, между прочим, не отходил от стола! Так что не переживайте, теперь всё будет хорошо.
— Спасибо, Мария, — благодарно прошептал я. — Простите, а его вещи хранятся там же, где мои?
Негодующие глаза сиделки вонзились в меня двумя кинжалами:
— Да что вы всё о вещах беспокоитесь?! Подумайте лучше о своем самочувствии!
— Так нам ведь скоро дальше идти, — еще тише пролепетал я, почувствовав вдруг накатившую слабость, — а там всё наше снаряжение…
Образ прекрасной сиделки на этом расплылся, и я снова провалился в бездонную черную пропасть.
Наутро златовласую фею у моей больничной койки сменил белобрысый парень, назвавшийся Эриком. Поскольку к офицерскому составу ООН сей юный швед не принадлежал (служил вольнонаемным стажером), поладили мы очень быстро. Именно Эрик и приволок мне откуда-то (за вознаграждение в пятьдесят долларов) комплект спецодежды санитара, который я клятвенно пообещал вернуть. Причем парнишка даже не поинтересовался, зачем мне это надо: явно впервые оказавшись в столь необычной стране, он смотрел на всё происходящее широко распахнутыми глазами и маниакально стремился услужить каждому, полагая, что именно так и следует бороться за мир во всем мире.
Спецодежда же потребовалась мне для своего рода маскировки: пользоваться телефоном здесь разрешалось только сотрудникам. Однако до момента проведения задуманной «операции» целых четыре дня пришлось ждать, когда меня наконец отключат от капельницы и снимут стягивающие грудь лямки. Вдобавок в состав одного из лекарств, трижды в день скармливаемых мне медработниками, явно входило сильнодействующее снотворное, поэтому весь мой образ жизни в течение этих суток можно уложить всего в три слова: поел, поспал, оправился.
