вопросы. — У них текстиль довольно дешев, да и навезли они сюда его неприлично много. А что, неужели не нравится?
— Да нет, — огладил себя по пятнистой груди Воронин, — вполне нормально. Только теперь и вовсе непонятно, какой мы есть принадлежности. Форма китайская, рожи российские, оружие американское…
— Но ремни-то у нас все еще советские, со звездой, — демонстративно похлопал себя по животу было совсем угасший, а теперь вновь обретший вкус к жизни Камо.
Все дружно рассмеялись, и вопрос нашей принадлежности был на время забыт, тем более что нас всех пригласили в ресторан. Теперь-то я понимаю, что та харчевня конечно же не была настоящим рестораном, но тогда… Один вид протяженного, украшенного витиеватыми деревянными панелями помещения внушал нам легкое благоговение. Керосиновые светильники по стенам и электрические цветные фонарики под потолком позволяли осветить обеденный зал при любом повороте событий. Даже обычные в военных условиях светомаскировочные шторы были аккуратно свернуты в рулончики и закреплены разноцветными плетеными ленточками.
Посетителей было совсем немного, и для нас было немедленно выделено три стола, которые мы, разумеется, тут же составили вместе. Подбежали две одетые в атласные халатики девушки и с поклоном вручили изрядно потертую, но когда-то бывшую совершенно роскошной папку меню. И хотя в папке обнаружился лишь сероватый листик оберточной бумаги, но на нем были написаны названия примерно двух дюжин блюд. К сожалению, написаны они были по-вьетнамски, что несколько затрудняло наш выбор. Но колебались мы недолго, поскольку Башутин, как радушный хозяин, взял инициативу на себя. Подозвав рукой одну из стоящих неподалеку девушек, он царственным жестом провел по списку сверху донизу, после чего не менее величественно взмахнул ладонью над нашими головами. У девушки от удивления отвисла губа, и она неуверенно пролепетала в ответ несколько слов. Поняв, что собеседники ее не понимают, она попробовала выразить ту же мысль по-французски, но тут же сбилась и смущенно покраснела. Но смутить Башутина было не просто. Он солидно откашлялся и, поднатужившись, все же выдал довольно-таки связную фразу на вьетнамском языке. Официантка что-то ответила. Башутин уточнил. В ответ та громко позвала хозяина, разжигавшего плиту в дальнем конце заведения. И только когда тот подошел, то общими усилиями заказ удалось согласовать. После этого ждать пришлось совсем не долго. И первым блюдом, которое появилось на столе, было пиво в запотевших бутылках, принесенное в большой плетеной корзине. Впервые что-то холодное, за многие недели одуряющей жары и духоты! Все набросились на него, будто не пили вечность, и корзинку пришлось приносить еще дважды. Затем пошли в ход закуски, красиво сервированные в самых настоящих тарелках, от которых мы успели напрочь отвыкнуть. Глядя на нас, на то, как жадно мы поглощаем приносимую еду, прапорщик только цокал языком и неодобрительно качал головой. Разговоров о наших приключениях мы, естественно, не вели, рассчитывая поговорить о них несколько позже. Но после обеда сил хватило только на то, чтобы дотащиться до какого-то неказистого пустующего домика, временно превращенного в нашу казарму. Сон свалил меня, едва я успел раздеться. Прочие же мои сотоварищи не смогли сделать даже и этой малости, а просто попадали кто в чем, кто как и кто куда. Сколько я спал, уже, естественно, не вспомню, но, когда проснулся, долго не мог сообразить, где нахожусь. В комнате было темно из-за опущенных штор, а где-то под потолком негромко пощелкивал вентилятор, будто часовой механизм запущенной бомбы. Привлеченный этим звуком я сосредоточился вначале на нем, а потом на крохотной щелочке света, пробивающейся через ткань. «Либо уже утро следующего дня, — размышлял я, безвольно валяясь на буквально поглотившем меня матрасе, — либо еще просто не стемнело».
Выпитое накануне пиво настойчиво просилось наружу, и я принялся шарить вокруг себя в поисках одежды. Ничего похожего не обнаружилось и пришлось отправиться в путь в одних трусах, осторожно ощупывая пространство перед собой вытянутыми руками. Дверь наконец-то нашлась, и, пройдя небольшой коридорчик, я оказываюсь на улице. Судя по положению и тускловатому виду светила, был уже вечер, где- то часов девять. Оглядываюсь вокруг. Мирная, спокойная жизнь неспешно происходит вокруг меня. Играют на детской площадке голопузые ребятишки, какие-то две женщины несут полную сетку ананасов, бежит собака. А вот и приметы войны. Из-за угла показывается ополченец в огромной остроконечной шляпе, полностью скрывшей его голову, полувоенной форме и с винтовкой на плече. Охраняет нас. Спускаюсь со ступенек и хлопаю его сзади по плечу, надеясь выяснить у того расположение туалета. Ополченец от неожиданности вздрагивает и, нелепо всплеснув руками, роняет одновременно и винтовку и шляпу. Мы дружно приседаем, стараясь поскорее поднять упавшее имущество. И тут же из-под приподнявшейся волны черных длинных волос на меня испуганно распахиваются явно девичьи бездонной глубины глаза. Я был просто поражен. Наш нежный часовой тоже. Некоторое время мы пристально глядим друг на друга, и постепенно первый ее испуг сменяется смущенной улыбкой.
— Ты тоже из спецкоманды? — спросила она меня на очень даже приличном русском языке.
От удивления и замешательства я просто растерянно кивнул в ответ. По идее, мне надо бы скорее идти по «делам», но наша охранница слишком симпатична, чтобы вот так поспешно ретироваться.
— Меня зовут Александр, или просто Саша, — представляюсь я, ничуть не смущаясь своего совершенно затрапезного вида (смущаться было уже поздно).
— Винь Лау-линь, — отвечает она, даже не замечая моей неловкости (или, делая вид, что не замечает).
— Извини, что напугал тебя, — спешно подаю ей упавшую трехлинейку. — Я не нарочно. Просто хотел спросить тебя… вас…
И тут же из-за ее слишком серьезного взгляда напрочь забываю, что именно хотел спросить, и, естественно, вновь умолкаю в полном замешательстве. Лау-линь тоже поднимается с корточек и нахлобучивает шляпу на голову.
— Ваш санитарный блок расположен в саду, за домом, — стараясь сохранить должную серьезность, рапортует она, но я-то вижу, что в ее глазах как будто загорелись озорные огоньки.
Проклятое пиво давит изнутри изо всех сил, и я, кивнув ей на прощание, вприпрыжку несусь в указанном направлении. Густо заросшая аллея сада приводит меня к приземистому строению, в котором кроме туалета обнаруживаю и действующий душ. Соблазн вымыться слишком велик, и я включаю воду, пытаясь смыть с себя не только пот, но и сонную одурь.
Возвращаясь взбодрившийся и освеженный к нашей резиденции и обнаруживаю, что у нее имеется и черных ход. Толкаю незапертую дверь и тут же слышу несущиеся откуда-то сверху голоса. Слева от меня обнаруживается ведущая на второй этаж лестница. Голоса слегка усиливаются, и я принимаю решение выяснить, о чем, собственно, идет речь (сами понимаете, что мною в тот момент руководили чисто профессиональные привычки, а не досужее любопытство). Поднимаюсь на один пролет, и мои натренированные уши разбирают доносящийся сверху голос Воронина.
— Да, я понимаю, что ребят давно пора отправлять обратно в часть, — с нажимом говорит он кому- то. — Я прекрасно вижу, что они еле-еле держатся на ногах и крайне измотаны. Да только в этом случае вся наша деятельность сразу потеряет всякий смысл.
— Неужели вы на пару с лейтенантом не сможете без них завершить вашу залихватскую операцию? — звучит голос Башутина.
— Ну и что из того, что мы тут со Стуловым останемся, — слышу я в ответ. — Ты пойми, Петя, что на настоящей войне офицер без подготовленного и стойкого солдата просто нуль без палочки. Ты себе даже представить не можешь, сколько на нас свалилось неприятностей за последнее время. Чего только не пришлось испытать. Если бы не наши мальчишки, мы просто-напросто не вернулись бы из всего этого ада. Все-таки надо честно признать, противник настолько силен и изобретателен, что мы только чудом выкрутились. Да ты и сам мог все увидеть, хотя бы по нашему виду и по состоянию нашего транспорта.
— Когда думаете взяться за ремонт?
— Надо бы уже сейчас, да жалко ребят будить.
— Я сам могу это сделать, — с готовностью соглашается Башутин, не упускающий возможность прогнуться перед начальством.
— Ну, хорошо. Тогда давай примем по последней рюмочке и за дело.
Слышится скрип стульев, легкий звон грубого бутылочного стекла, и я соображаю, что пора уносить ноги. Забегаю на цыпочках в нашу комнату и нащупываю на стене выключатель.
— Парни, подъем, — громогласно провозглашаю я, — на ужин опоздаете!
Интересно наблюдать за пробуждением мертвецки спящих людей. Повинуясь навсегда вколоченным в
