заметил, что за несколько метров до берега показания его резко увеличились, преобразовавшись через несколько секунд в череду из пяти нолей.
– Стой, Мишка, – воскликнул я так громко, что мой кормчий едва не сверзнулся в воду, – кажется, мы что-то нашли!
– Где, Сань, что нашли?
– Да вот он, здесь, где-то прямо под нами.
– Не может быть, – усомнился он, – тут такая глушь, да и лежит он очень близко от левого берега?
– Умолкни, неверный, – не унимался я, – прибор не обманешь, он показывает объективную реальность.
Пока лодка причаливала, я еще несколько раз снял показания и убедился, что мы действительно только что миновали крупное скопление металла. Но поскольку сгущались сумерки и силы наши были на исходе, мы решили отложить более детальные поиски до утра.
Когда же совсем стемнело и мы устало лежали у костра, прихлебывая из кружек чай, недалеко от нас затрещали кусты и на освещенную полянку вышли двое. Были они коренастые, небритые, в болотных сапогах, длинных линялых армейских плащах-дождевиках и кепках, а в руках у каждого было не менее трех длинных самодельных удочек. Искоса и явно недоброжелательно покосившись на нас, один из них проговорил:
– Добрый вам вечер, миряне. Как рыбалка идет?
– Рыбалка? – переглянулись мы. – Нет, уважаемый, мы не рыбаки.
– А-а-а, – с облегчением протянул тот, – а мы уж с Гаврилычем подумали, что нас опередили.
– Нет, – дружно замотали мы головами, – мы туристы из Москвы и остановились тут на ночлег. Вон и лодка наша сушится, – добавил я для убедительности, указывая пальцем на прислоненный к толстой ветле ЛАС.
– Ну что же, – враз подобрели мужики, – тогда, конечно, отдыхайте, пожалуйста.
Они сложили у самой воды свои удочки, скинули котомки и принялись деловито готовить свои рыболовные снасти.
– Хотите картошки с салом и чаю? – спросил я.
– Благодарствуем, – обернулся тот, которого называли Гаврилыч, – вот только расставим снасти и отведаем.
Аборигены расставили в заводи, где мы устроили стоянку, свои снасти – удочки, кружки, рогатки и прочие самоловы, подвесили над водой на двух специально принесенных гнутых арматуринах две зажженные керосиновые лампы. Закончив, мужики подошли к костру.
– Прошу, – сделал я приглашающий жест, – к нашему шалашу.
Они уселись и как по команде полезли в свои дорожные мешки. Через минуту рядом с пластиковыми, одноразовыми тарелками с кусочками консервированного мяса, которые я поставил для них, появилась заткнутая бумажной пробкой бутылка с мутной жидкостью, буханка черного хлеба и малосъедобная на первый взгляд селедка.
– Угощайтесь, – подкатил я к ним обугленной палочкой несколько завернутых в фольгу картофелин, протомившихся в угольях.
– М-да? – дружно уставились они на них. – И как же это есть?
– Да очень просто. – Осторожно (чтобы не обжечься) я размотал фольгу и вывалил картофелину в тарелку: – Пробуйте.
Гаврилыч осторожно поднял с земли тарелку и, аккуратно поддев пластиковой вилкой половинку картофелины, отправил ее в рот.
– А ничего, Фаддей, – повернулся он к своему спутнику, – вкусно. Да ты что же сидишь-то, как репа в земле, разливай!
Фаддей встрепенулся и, впившись зубами в бумажную пробку, с громким хлопком выдернул ее из бутылки. Видя, что он начал озираться по сторонам в поисках подходящего сосуда, я пододвинул к нему свою свободную от чая кружку.
– Благодарствую, – кивнул он мне и, прищурив один глаз, опрокинул в нее бутыль.
После ужина мужики размякли и пустились в разговоры. Михаил отправился на боковую, а я остался сидеть у костра в надежде выведать у них что-нибудь о том объекте, что лежит неподалеку от нас на дне реки. Мужики тем временем, поинтересовавшись, что новенького в столице, как там поживает их любимая певица Алла Пугачева, перешли к местным проблемам.
– Ты знаешь, Саня, – сказал слегка захмелевший после полутора стаканов самогона Гаврилыч, – мы ведь с Фаддейкой не зря сюда в такую даль притащились. Рыбы здесь ноне просто страсть как много. Раньше вся рыба отседова совсем было ушла, – втолковывал он мне, тыча в землю пальцем, – а теперева все совсем наоборот повернулось.
– Это почему же? – спросил я.
– Да потому как здесь соляра из бака, видать, текла, вот рыба-то и стереглася сюда идти.
– Из бака? – насторожился я. – Из какого же бака?
– Да как же, – хлопнул рукой, словно кувалдой, меня по плечу Фаддей, – да это тайна наша, ну, гробовая!
– Но мне-то, – оскорбился я и стукнул себя в грудь, – неужто не доверяете?
Мужики интригующе переглянулись.
– Ладно, так и быть, – произнес запинаясь Гаврилыч, – слушай. Случилось это прошлой зимой, аккурат через неделю после ноябрьских праздников. Васька наш, Касимовский, нажрался на свадьбе своей племянницы в дым и двинулся домой, в нашу то есть деревню.
– Вот-вот, – высунулся из-за его плеча Фаддей, – если бы он так не набрался, то ничего бы и не случилось.
– Погодь, не перебивай, – одернул его Гаврилыч. – Так вот, сел он на свой ДТ, врубил, сердешный, первую скорость и покатил. А ехать ему километров семь было. Да, видать, от тепла разморило его, и уснул он там, прямо в кабине-то.
– Уснуть-то уснул, а дизель все молотил и молотил, – снова встрял Фаддей.
– Да, – отмахнулся от него Гаврилыч, которому не терпелось рассказать эту историю самому, – вот он докатил до реки, проломился сквозь кусты и съехал прямо на лед.
– Так, так, – пробормотал я, начиная догадываться, что обнаруженный мною предмет не имеет ни малейшего отношения к утонувшему «мерседесу».
– А ледок-то жиденький еще совсем был, – продолжал Гаврилыч, – то есть у берегов еще туда-сюда, а к быстрине совсем тонюсеньким становился.
– Вот он туда, значитца, и сверзнулся, – вновь не утерпел Фаддей.
– Ага, – кивнул Гаврилыч, – трактор туды кувырк, только пузырики и пошли. Как сам Васька-то успел из него выскочить, мы и не знаем. Прибрел он-таки к вечеру домой да и свалился в горячке. Только дней через пять глаза открыл. Долго потом мы всем колхозом искали евойный ДТ, да только никто не знал, где он его бросил. Никто не догадался, что его трактор туточки утонул, а Васька, дурья его голова, напрочь все позабыл, ну просто напрочь.
– Амнезия у него случилась, – определил я Васькино состояние.
Мужики на секунду замолчали, непонимающе уставились на меня, но, решив, что ослышались, продолжили.
– Наткнулись мы с Фаддейкой на него аккурат по весне, когда рыба на нерест пошла. Здесь у нас место давно прикормленное. Пришли раз – рыбы нет. Пришли два – опять нет. А тут ямина большая, – махнул рукой в сторону реки Гаврилыч, – рыба здесь завсегда должна стоять. Пришлось долго нырять, выяснять, в чем дело.
– С третьего нырка нашел, – похвалился Фаддей, сняв с головы кепку, – прямо с ходу на гусеницу евойную лбом так и налетел. Вот, даже шрам над бровью остался, – ткнул он себя в лоб пальцем.
– Открыли тут мы бак его топливный, чтобы, значит, солярка с него слилась, а через недели две и рыба вновь сюда пришла. Рыба, – со значительным выражением лица добавил Гаврилыч, – она любит те места, где укрытие для нее на дне лежит.
