отвечали на ее приветствие, что она сразу догадалась, что они поражены несказанно. Встретив на другой день в полдень небольшую группу прибывших из Хельсинки на поезде моряков, она разместила их в микроавтобусе фирмы и повезла сразу к рабочим цехам, полагая, что с руководством советские яхтсмены и так встречаются вечером в ресторане, а показывать прибывшим их продукцию лучше днем, когда тщательно отполированные и выкрашенные яхты весело сверкают всеми красками радуги на солнце.
Полагая, что их встречает присланная руководством секретарша, наши мореманы поначалу оценили только ладную фигурку и стройные ножки Элизы. Но когда она привезла их к верфям и приступила к непосредственной демонстрации достижений фирмы в области спортивного яхтостроения, изумлению наших ребят не было предела. Они, не веря, что перед ними все же не накрашенная кукла, а настоящий специалист, забросали ее столь каверзными вопросами, что впору было приглашать на беседу профессора судостроения, но она не смутилась ни на секунду. С непринужденной улыбкой рассказывала, какие материалы применяются для изготовления такелажа и какую нагрузку выдерживают поворотные тали, сколько слоев краски наложено на корпус и каков допустимый угол наклона каждой яхты при резком повороте. В заключение ознакомительной экскурсии она вывела подготовленную накануне к испытаниям яхту и предложила небольшую прогулку на ней гостям – в качестве экипажа. Совершенно очарованные гости не колебались и секунды. На берегу остался только руководитель советской делегации, а все остальные, сбросив официальные пиджаки, привычно разбрелись по яхте. Ветер был достаточно свеж, и их яхта резво понеслась по пенящимся гребешкам волн. Сделав несколько кругов по бухте, она вывела свое суденышко в отрытое море, и тут их начало швырять по-настоящему. Но никто из столь необычного экипажа и не подумал отступать. Сделав круг миль в двенадцать, они причалили обратно к пристани, все с головы до ног покрытые солеными брызгами, но в самом превосходном настроении. И когда уже довольно поздно вечером они вновь встретились на приеме в ресторане, гости приветствовали ее как старую знакомую. При рассаживании за столом даже произошла некоторая толкотня, ибо каждый из гостей почему-то хотел сесть именно рядом с ней.
Вечер прошел замечательно. Элиза наконец-то почувствовала, что сковывавшая ее замкнутость и отчужденность покинули ее. Она танцевала со всеми и хохотала безумолку. Совершенно сбитые поначалу с толку коллеги постепенно тоже осмелели и наперебой приглашали на следующий танец.
Русские моряки работали на верфях еще три дня. Только теперь с ними общались в основном уже другие специалисты фирмы, но они каждый день с надеждой спрашивали, когда же с ними снова будет Элиза. Руководители фирмы вежливо отшучивались, но, видимо из-за мужской ревности держали ее на всякий случай подальше, отправив в Турку за «дарконом» для новых парусов. Вернулась она как раз на прощальный неофициальный вечер, который устроили уже русские гости. Веселье было в самом разгаре, когда она вошла в небольшой, отделанный под сельский стиль ресторанчик, русские приветствовали ее громкими криками и тут же потащили к своему столу. Уже под утро, перед тем как расстаться, один из гостей, высокий, черноглазый, с аккуратной шкиперской бородкой и мужественным лицом моряк, подошел к ней, вежливо представился и попросил дать ему ее адрес для писем, чтобы держать прямую связь, как он не очень удачно выразился на ломаном английском. Не подозревая никакого подвоха, она без всякой задней мысли написала несколько торопливых строк на ресторанной салфетке и сунула ее в нагрудный карман его кителя.
Первое письмо от Михаила пришло через восемь дней, и с тех пор они приходили каждые два дня, с регулярностью курьерского поезда. Сначала Элиза удивлялась, потом негодовала, ну а потом так к ним привыкла, что начала на них отвечать, если и не на каждое письмо, то уж на каждое второе точно. Оставаясь, по существу, очень одинокой, она получила возможность в этих письмах и пожаловаться ему на неудачи, и рассказать, как поспорила со старшим менеджером по поводу использования новой английской краски для окраски стеклопластика, и похвастаться, какими вкусными пирожками угощала ее хозяйка квартиры на своем дне рождения. Михаил, в свою очередь, не ограничивался обычными эпистолярными упражнениями. Он присылал вырезки из газет, в которых упоминался или он сам, или команда яхтсменов, в которой он был признанным лидером, фотографии мест, где жил, и даже разработанные им чертежи различных узлов такелажа. Вначале он пытался писать ей на английском, а она – отвечать ему на русском языке. Но потом, по мере их дружеского сближения, письма обоих стали напоминать удивительную мешанину из русских, английских и даже французских слов и выражений. Так прошло полгода. Послания как одного, так и другого корреспондента становились все толще и содержательнее, но однажды письма от него перестали приходить совсем. Для Элизы это было как внезапный удар ножом в спину. Каждый день, возвращаясь с работы, она торопливо подбегала к почтовому ящику и трясущимися от нетерпения пальцами открывала скрипучую крышку, но желанных писем все не было. Промучившись в неизвестности две недели, она уже совсем было решила бросить все и, испросив на работе внеочередной отпуск, вылететь в Клайпеду, где жил ее пропавший адресат, как от него совершенно неожиданно пришло официальное приглашение посетить его во время рождественских каникул. Сердце, как известно, не камень, Элиза не колебалась и секунды. Через неделю она получила въездную визу, а еще через одиннадцать дней он встречал ее самолет в Ленинградском аэропорту. Зимние вакации в России для Элизы пролетели как один нескончаемый праздник. Буквально со слезами на глазах она прощалась с Михаилом через шесть дней в том же аэропорту. Тут он впервые ее поцеловал, и она ответила ему. После ее возвращения в Турку их переписка возобновилась вновь. Правда, в этих письмах они уже затрагивали совсем другие темы.
Короче говоря, их отношения дошли до такой стадии, когда уже становится невмоготу друг без друга, и в марте Элиза вновь приезжает к своему сердечному другу в Клайпеду, где гостит уже две недели. В конце апреля уже Михаил хлопочет о финской визе, и они вместе проводят несколько дней уже в окрестностях Турку, на пустынной в это время года лодочной станции. Далее события несутся галопом, и вот они уже регистрируют свой брак в Хельсинкском магистрате во время третьего приезда Михаила Анатольевича в Финляндию. Элиза оперативно организует ему годовой контракт на своей фирме, руководство которой, в качестве свадебного подарка, предоставляет молодым только что спущенную со стапеля крейсерскую яхту новой серии для «медового круиза» по крупнейшим портам Балтийского моря. Калининград должен был стать их четвертым портом...
Незаметно для себя они обогнули Верхний пруд и вновь оказались у музея.
– Вот и вся моя невеселая история, – с заметным облегчением вздохнула Элиза, складывая не нужный уже зонтик. – Вот как я здесь оказалась. – Она повернулась к Юрию лицом и взглянула ему прямо в глаза:
– Вы ведь не осуждаете меня Юри, правда?
Юрий смутился:
– Ну что Вы, Элиза, разве я могу? А вообще, спасибо Вам за доверие, не каждый может так рассказать о себе первому встречному.
Тут его спутница покраснела и опустила глаза.
– Просто у меня столько накопилось на душе тоски и тумана, что я ходила по улицам, словно сомнамбула, и мечтала поделиться своим горем хоть с кем-нибудь, кто просто мог бы меня выслушать.
В этот момент к остановке подкатил обшарпанный трамвай пятого маршрута, и Элиза вопросительно взглянула на него, как бы спрашивая, поедет ли и он на нем. Вместо ответа Юрий подхватил светловолосую датчанку под руку, и они, перебежав через улицу, понеслись к уже тормозящему вагону. Дальновидно
