чем проблемы?
– Дело в том, что на самом деле я в этом городе, конечно, не случайно и, конечно, никакого родственного отношения к действительно бедным обитателям дома №18 по Н-ской не имею.
– Тогда что же ты там делал НА САМОМ ДЕЛЕ? – едва не выскочил из своего кресла Селицкий?
– Положение мое таково, и я Вас должен сразу предупредить об этом, – понизил голос Юрий, – что хотя я и крайне нуждаюсь в Вашей помощи, но если Вы решитесь мне ее оказать, то подвергнетесь, как и я теперь, весьма серьезной опасности!
– Но, но, – отпрянул от него Селицкий, – да ты о чем это?
– Слушайте внимательно, Валерий Игнатьевич, – не обращая ни малейшего внимания на то, что никаких обязательств по конкретной помощи тот ему еще не дал, – еще раз повторять не буду. – Юрий отхлебнул остывший кофе и начал свой монолог. – Работаю я и на самом деле обычным переводчиком. В марте месяце, как сейчас помню, послало меня руководство на разбор документов какого-то трофейного архива, валявшегося чуть ли не с войны на чердаке одного весьма серьезного учреждения.
Тут Юрий остановился и, воздев взгляд к потолку, изобразил на лице такое выражение, которое должно было и без слов характеризовать всю серьезность данного учреждения.
– Видимо, им понадобилось это помещение для каких-то других нужд, причем срочно, а достаточного количества специалистов со знанием нескольких языков у них под рукой в тот момент не оказалось. Короче, перебираю я эти бумажки день, перебираю два, перебираю три, и тут совершенно неожиданно мне в руки попадает протокол допроса некоего немецкого офицера по фамилии Рингель, – вдохновенно сочинял Юрий, припомнивший фамилию офицера из книжки о Янтарной комнате. – Так вот, допрос этот, по всей видимости, проводился представителем американской разведки уже после падения Берлина, поскольку протокол датирован 24 мая 45-го года. Вначале я его просматривал просто так, для проформы, но после одной заинтересовавшей меня фразы я понял, что речь идет о том, что этот самый эсэсовец допрашивается в связи с тем, что он, оказывается, отвечал за захоронение крупнейшего клада музейных ценностей. Проштудировав этот протокол несколько раз, я понял, что все эти ценности запрятаны на территории современного Калининграда и что, пользуясь теми приметами, которые указал немец, можно, в принципе, попытаться достать их. Уничтожив втихомолку эти бумаги, чтобы их не прочитал кто-то еще, я принялся за подготовку к поисковой операции. Приобрел кое-какое оборудование, взял на работе отпуск за два года и приехал сюда. Некоторое время я потратил на поиски входа в тайный подземный коридор, а он обнаружился под обычным канализационным люком, над которым, по случайному стечению обстоятельств, прежним хозяином этого дома был в свое время выстроен гараж. Хозяин этот давно умер, сгнила и его машина, но люк-то, как Вы сами, Валерий Игнатьевич, понимаете, остался на месте. Под самым смехотворным предлогом я напросился к нынешним владельцам гаража на постой, посулив им приличную оплату за свое проживание, и принялся за поиски. Вот оттуда, вернее из их гаража, я и вел свой поиск этого склада, устроенного немцами в сорок пятом году.
– Так ты хочешь сказать, что все эти сказки про... – начал было что-то говорить с презрительной усмешкой на устах Селицкий, но вдруг едкая усмешечка сползла с его лица и он метнул мгновенный взгляд на каминную полку, – так, выходит, это ОТТУДА?
Юрий, стараясь сохранять серьезное выражение лица, кивнул:
– Вот именно!
– Тогда почему же ты их стащил в комиссионку или это все, что ты там нашел?..
– Валерий Игнатьевич, – перебил его Юрий, чувствуя, что инициатива постепенно переходит к нему, – Вы ведь наверняка слышали о таком понятии, как маскировка.
– Ну еще бы, конечно, – отвечал совершенно сбитый с толку Селицкий, – но от кого?
– В иной компании я бы ни за что не стал об этом говорить, – начал, озираясь по сторонам, Юрий, – но...
Он привстал со своего места, приблизил губы к уху Селицкого и выпалил:
– Знайте же, что НАШ с Вами самый страшный конкурент – это вся система КГБ.
Юрий, довольный произведенным эффектом, вновь уселся в свое кресло и продолжил:
– И как раз позавчера я совершенно случайно опять заметил за собой их слежку, а это значит, что они все же вышли на мой след и, надо полагать, тоже желают поживиться уже фактически найденными мною сокровищами. Пришлось отрываться от «хвоста» и срочно спасаться, не закончив толком дела.
Он устало свесил голову и тоскливо добавил:
– А тут еще какая-то болячка ко мне в этих сырых подземельях привязалась. Спасибо Вам, Валерий Игнатьевич, выручили.
– Неужели все это правда? – ощущая непривычную дрожь в голосе, спросил, растирая внезапно онемевшее горло, Селицкий.
– Да куда уж правдивее, – грустно махнул рукой Юрий, – тем более что господа чекисты уже наверняка проведали про найденный мною секретный лаз и скрывать дальше его местонахождение теперь уже просто бессмысленно.
– Вот ведь облом-то какой! – возбужденно вскочил со своего места Селицкий.
Зацепившись полой халата за ручку кресла, он с таким остервенением дернул его, что оно едва не развалилось. Оттолкнув его ногой, он забегал по комнате, растирая на ходу свои небритые щеки.
– И много там вот таких вещичек? – спросил он, останавливаясь через некоторое время и кивая головой в сторону подсвечников.
– Точно я, разумеется, не скажу, но вагонов десять-двенадцать, не меньше, – с самым равнодушным видом ответил Юрий, демонстративно набрасываясь на пирожное.
При этом он краем глаза заметил, что после слова ВАГОНОВ его собеседник так и застыл посредине комнаты с широко разинутым ртом.
– Посиди-ка ты тут... я сейчас, – махнул Селицкий на бегу рукой и мгновенно исчез за дверью, через которую в зал был доставлен некоторое время назад Юрий.
