цистерну выпил уже. Да так выпил, что едва на том свете не оказался.
— Да ну!
— Вот тебе и «ну». Совсем немного и с Господом Богом поручкался бы. Так что считай, заново родился. Когда меня из ментов турнули, мыкался все. Пока вот…
Сергей погладил эмблему на груди.
— Да уж. — Серегин выпрямился, хрустнули ремни. — Вижу… Такие дела. Не очень, скажу честно, я ожидал тебя увидеть в таком виде.
— Думаешь, мертвым лучше?
— Типун тебе на язык! — замахал руками майор. — Но после ваших проверок у нас эту форму никто не любит.
— А что, скажешь, не по делу проверки?
— По делу, — нехотя признал Серегин. — По букве закона. Но только сам же помнишь, наверное, как тут не брать, если дом, жена, квартира, дети. Все жрать хотят!
— Жрать все хотят, это верно, — кивнул Иванов. — Но не все берут, как ты выразился. Так что…
Серегин досадливо крякнул:
— Ладно, ни к чему этот разговор. Зачем пришел-то?
— Евгений Алтынин у тебя сидит?
— Этот тортометатель, что ли? — удивился майор. — И ты туда же! Как вы задолбали с этим Алтыниным, скорей бы его уже куда-нибудь скинуть.
— А что, кто-то еще приходил?
— А как же! Газетчиков понабежало в первый день, думал, живьем сожрут! Ничего себе, спокойный район… Тебе он зачем?
— Для разговора…
— Не положено, — скривился Серегин.
— Ладно, ладно, — понизив голос, сказал Иванов. — Положено. Ты, в отличие от толстяка своего, инструкции знаешь. Так что давай не будем…
Майор снова крякнул, хлопнул себя ладонью по колену.
— Ну, инструкции так инструкции. У тебя есть пятнадцать минут, согласно предписанию. — Серегин козырнул и вышел.
— Обиделся, — пробормотал Артем.
— Работа у нас такая, — глядя в одну точку, ответил Сергей.
Майора они больше не видели. Алтынина привел какой-то сержант. Усадил парнишку на стул, встал у дверей, игнорируя вопросительный взгляд Иванова.
— Значит, все по инструкции, — сказал Сергей. — Хорошо. Господин Алтынин?
— Да. — Парнишка был худ, небрит, нечесан и немыт. От него ощутимо разило грязным телом, камерой, затхлостью. Тусклый взгляд, в котором читалась безграничная усталость, какая бывает после буйной истерики.
«Пациент дурки, — подумал Сергей. — Странно, что этого еще никто не увидел».
— Юлия Алтынина приходится вам сестрой?
Взгляд арестованного оживился. Но ненадолго.
Парнишка кивнул.
— Скажите, она приходила на днях?
— Кто?
— Ваша сестра. Юлия.
— Нет.
— И вы с ней не общались после ареста?
— Нет.
— Припомните хорошо, — с нажимом спросил Иванов. — Может быть, звонили?
— Нет.
— А передавали какую-то информацию, может быть…
— Нет.
Сергей удивленно почесал затылок.
— Тогда скажите, пожалуйста, вы с кем-нибудь вообще общались после ареста?
— Нет.
— С адвокатом, может быть?
— Нет…
— Общался он, — подал голос от дверей сержант. — Псих долбанный.
— И что? — спросил у сержанта Артем.
— И ничего. Сидел и тупил вот так вот.
— Как вы считаете, Женя, ваша сестра…
— Что вы пристали!? — неожиданно заорал Алтынин. — Что вы пристали!? Что вы все про Юльку спрашиваете!? Задолбали! Суки! Не была она у меня! Не была! И все ей по херу, шлюхе продажной! Вам ясно?! Шлюха она! Понятно! И не знаю я ее! Не знаю! Сколько можно спрашивать? Не знаю и не приходила! Ходят и ходят! Не приходила она! Не звонила, не писала! Суки!
— Начинается, — вздохнул сержант. Он высунулся в коридор и крикнул: — Ющенко! Опять…
В кабинет вломился высоченный здоровый лоб с устрашающей челюстью:
— Опять?!
При его виде Алтынин заверещал, закрылся руками и бросился в угол:
— Уберите! Уберите! Не хочу!
— А ну вставай, паскуда… — процедил Ющенко, выпячивая челюсть и становясь сильно похожим на кинематографического гоблина. — Вставай, а то…
На удивление, арестованный послушался. Он вскочил, прижавшись к стене и опустив глаза, замер.
— Пошел в камеру…
Ющенко и Алтынин вышли.
— Только его и боится, — вздохнул сержант. — Товарищ майор просил передать, что больше ничем помочь не может.
Сержант распахнул перед Ивановым дверь.
«Теплый прием», — подумал Сергей.
— Ничего не скажешь, весьма содержательная беседа получилась, — сказал Иванов, выходя на улицу. Воздух пропитался влагой, и дышать стало нечем. Лица прохожих были угрюмы, казалось, что каждого придавливает к земле невидимый груз отяжелевших небес.
— Ну почему же так саркастично? — удивился Артем. — Кое-что мы все-таки узнали.
— Например?
— К нему не приходила его сестра, и никаких контактов с ней подозреваемый не имел.
— Так он и скажет, что маляву передал…
— Может, и передал, хотя этот вариант мне кажется маловероятным.
— Почему? — спросил Сергей. Он рассматривал юркого молодого человека с внешностью, сильно напоминающей хорька, который активно крутился в толпе, наполняющей маленький рынок, расположенный неподалеку от милицейского участка.
— А господин Алтынин кажется мне человеком очень неадекватным. И то, как он в милицию загремел, только утверждает меня в этом мнении.
— Ты по поводу торта?
— Да и про это тоже. Дело в том, что бросатели всякого рода мучных изделий в сильных мира сего обычно люди идейные. И, как большинство идейных борцов, немного не в себе. Для них попасть за решетку — это как… Как медаль получить. В условиях неволи они мобилизуются, собирают волю в кулак и делают что-то заметное в обществе. Ну, конечно, в зависимости от личного масштаба. Так, например, Гитлер написал «Майн Кампф». Конечно, Алтынин ничего такого не напишет, но тюрьма для него — это признание. Как в американских боевиках придурки кричат: «Мы сделали это». Вот так и он. Сделал ЭТО. Теперь он герой, мученик, узник совести. И самым худшим для него вариантом были бы стандартные пятнадцать суток
