дело, что разговор этот ни к чему не приведет, но раз мы считаем себя людьми уважаемыми, то вначале нужно поговорить, а потом стрелять.
— А жаль… — процедил Огарев. — Я бы ему сам голову свинтил…
— Хм. Может быть, еще успеешь. Но теперь представь ситуацию наоборот. К тебе приходят и свинчивают голову. Просто так, без базара.
— Так я ж не просто так! — возмутился Валера.
— А что он тебе сделал? — спросил у него Вязников. — Да-да. Что конкретно тебе он сделал?
Огарев молчал.
— То-то и оно, что тебе он ничего не сделал…
— А мне?! — сказал обиженный Полянский. — Контору мне разнес к чертовой матери. Это считается?
— Ребят, рехнулись вы, что ли? — строго спросил Иван Иванович. — Вы хоть соображаете, о чем говорите? Вы, фраера, пойдете базар тереть с беспредельщиком! С бройлером этим! Да он вас всех порешит… И будет прав.
— А мы, собственно, сами и не собирались, — спокойно ответил Вязников. — Я бы, например, обратился к кому-нибудь со стороны. Пусть говорит чужой, а мы могли бы присутствовать. Ну, и охрана должна быть… соответствующая… Я думаю, как минимум двойной перевес.
На слова Вязникова старик только хмыкнул:
— А кто будет посредником?
— Ну, может быть, кто-нибудь из ваших партнеров? — предложил Саша. — Ведь Рогожин, так или иначе, затрагивает и их интересы.
В дверь тихо постучали. Игорь вспомнил о чае с бутербродами. Он подошел, открыл створку, принял поднос у Лиды и отнес его на столик. Морозов мысленно еще раз поблагодарил сестру. Она приготовила не только чай, но и кофе, что почти в четыре часа утра было очень кстати. Игорь налил две чашечки: одну для себя, а другую для гостя.
Бутерброды оказались очень вкусными, а кофе просто божественным.
Разговор на некоторое время прекратился.
Первым закончил ранний завтрак или очень поздний ужин Вязников и тут же продолжил начатую тему:
— В конце концов, мы же не отморозки какие, чтоб сразу стрельбу начинать. Хотя… Это было бы куда легче, чем трепаться.
— Нет, тут я с тобой согласен, — сказал Иван Иванович, промокнув губы салфеткой, — нужно разговаривать.
— Хорошо, — сказал Александр, вставая с кресла. — Я думаю, сегодня на этом мы и остановимся. Как говорится, утро вечера мудренее. Выспимся, а там, на свежую голову, и мысли свежие будут.
Игорь кивнул, чувствуя, что голова начала тяжелеть.
Как хозяин дома Морозов взял на себя обязанность проводить гостя в приготовленную комнату. Лида уже постелила там свежие простыни, и о ее присутствии напоминал только включенный ночник.
«Молодец, сестренка», — в очередной раз мелькнуло в голове.
Игорь оставил Ивана Ивановича в спальне, а сам спустился к друзьям.
Все так же сидели в кабинете, уже разморенные от усталости и отпустившего напряжения. В комнате царило молчание.
Морозов-младший вошел, постоял у дверей, размышляя, и вдруг заявил:
— Ребята, я развожусь. — Никто не ответил. Только Вязников тяжело вздохнул. Игорь обратился к Полянскому: — Миша, оформляй бумаги. Будь так любезен. Достала меня такая жизнь, когда больше помощи дождешься от родной сестры, чем от любимой женщины!
Миша покрутил головой, словно консультируясь у друзей, и согласился.
— Как скажешь, — коротко сказал он.
Вязников нахмурился и сжал челюсти. «Сейчас будет фитиля вставлять», — подумал Игорь. И отчасти был прав. Не то чтобы Александр был ярый противник разводов. Нет. Просто он считал это крайним средством. Когда никакие другие лекарства, кроме хирургического скальпеля, уже не помогают.
— Я не думал, что у тебя все так плохо, — очень спокойно сказал Саша.
— Все куда хуже, чем ты можешь себе представить, — дрогнувшим голосом сказал Морозов. Подленькое и дрожащее, слабенькое и сопливое протестовало всеми силами против крутых перемен. Игорь глубоко вздохнул и поднял высоко подбородок. Следовало выдрать с корнем гаденький страх остаться в одиночестве и жить дальше. «Жить дальше!» — чуть не выкрикнул Морозов.
— А Ромка? Она же не сможет его воспитать, — сказал Вязников.
Игорь удивился, он ждал длинного разговора, но не такого оборота.
— Ты что, Саша? Ромка останется со мной. Только так. Ты меня пугаешь…
Вязников помассировал виски.
— Да, слушай, наверное, я слегка устал. Не люблю, когда ножом по живому.
— Кто же любит, когда по живому, — согласился Игорь. — Но ты знаешь, что говорили древнегреческие
