ловушку грызун начнет проделывать себе путь через пупок в мои внутренности.
Я перепробовал самые разные заклинания, но Гарбуза ничего не брало. Однажды, когда он привязал мою ногу к табурету и щекотал пятку пшеничным колоском, я вспомнил один из рассказов Ольги – о ночной бабочке с изображением черепа на спинке, похожим на то, что я видел на фуражке немецкого офицера. Если поймать такую бабочку и трижды дунуть на нее, то самый старый человек в доме очень скоро умрет. Вот почему новобрачные не спят по ночам. Чтобы поскорее получить наследство, они ловят эту бабочку.
Теперь, после того как Иуда и Гарбуз засыпали, я ходил по комнатам, открывал окна и запускал в дом бабочек. Они слетались тучами и, сталкиваясь друг с другом, бешено вились вокруг колеблющегося пламени свечи. Некоторые летели прямо на огонь и сгорали заживо или прилипали к оплывающему воску. Говорили, что по промыслу Божьему они превращались в разнообразные существа и в каждом перевоплощении испытывали страдания в соответствии с провинностью. Но меня нисколько не интересовали их грехи. Хотя, размахивая в окне свечой, я зазывал всех бабочек – нужна была мне только одна из них. Как-то ночью огонь свечи и мои движения разбудили Иуду, а его лай поднял Гарбуза. Он подкрался ко мне сзади. Увидев, как я прыгаю по комнате со свечой в руке, окутанный тучей мух, ночных бабочек и других насекомых, он решил, что я выполняю какой-то языческий цыганский обряд. Наутро Гарбуз наказал меня особенно жестоко.
Но я не отказался от своего намерения. Много недель спустя, уже перед самой осенью, я наконец поймал вожделенную бабочку с причудливой отметиной. Осторожно подув на нее три раза, я отпустил бабочку. Она покружилась возле печки и улетела. Теперь я знал, что Гарбузу осталось жить считанные дни, и с жалостью смотрел на него. Он не догадывался, что палач уже вышел за ним из далекого, заселенного недугами, болью и смертью ада. А может быть, он уже пришел и лишь дожидается удобного случая, чтобы перерезать нить его жизни, как срезают серпом хрупкий стебель. Я перестал обращать внимание на побои и внимательно заглядывал в лицо своего мучителя, надеясь увидеть признаки приближающейся смерти. Если б он только знал, что его ожидает!
Но несмотря ни на что Гарбуз оставался таким же сильным и здоровым, как и прежде. На пятый день я уже начал подозревать, что Смерть пренебрегает своими обязанностями. Вдруг из амбара раздался крик. Я помчался туда, надеясь увидеть последний вздох Гарбуза и позвать к нему священника, но он, всего лишь склонился над издохшей индейкой, которую получил в наследство от деда. Она жила в амбаре и было совсем ручная. Гарбуз гордился ею – это была самая старая птица в деревне.
Таким образом, я испробовал все известные мне средства, чтобы приблизить конец Гарбуза. Он же, в свою очередь, изобретал для меня новые пытки. Иногда он подвешивал меня за руки на ветвях дуба и выпускал под дерево Иуду. Лишь приезд священника заставил его отказаться от этого развлечения.
Я чувствовал, что он загнал меня в угол. Я подумывал рассказать обо всем священнику, но боялся, что он только пожурит Гарбуза, а тот изобьет меня за ябедничество. Одно время я намеревался сбежать из деревни, но в округе было слишком много немецких постов, и я боялся, что если немцы примут меня за цыганенка и снова поймают, то кто знает, что сделают со мной на этот раз.
Однажды я услышал, как священник объяснял пожилому крестьянину, что за чтение молитв Бог дает от ста до трехсот дней небесного блаженства. Старик не понял его и священник пустился в пространные разъяснения. Их них я узнал, что те, кто усердно молятся, зарабатывают много дней небесного блаженства. От молитв зависела также и жизнь человека на земле – чем больше он прочитывал их, тем лучше жил, а чем меньше молился, тем больше боли и невзгод приходилось ему перенести.
Неожиданно передо мной, во всем его великолепии, открылся правящий миром закон. Я понял, почему люди бывают сильными и слабыми, свободными и угнетенными, богатыми и бедными, здоровыми и больными. Просто кто-то первым понял, что будет вознагражден за усердное чтение молитв. Где-то далеко наверху все поступающие с земли молитвы аккуратно сортировались и в специально подготовленные для каждого человека сундуки складывались заработанные им дни блаженства.
Я вообразил бескрайние небесные луга уставленные сундуками: большими, набитыми днями блаженства и почти пустыми, маленькими. Где-то в стороне я увидел совсем свободные сундуки для тех, кто подобно мне еще не узнал о ценности молитвы. Я перестал винить других – я понял, что сам во всем виноват. Я был слишком глуп, чтобы постичь закон, который правит людьми и животными, всей жизнью. Но теперь справедливость восстановлена, и мир людей приведен в порядок. Нужно только читать молитвы, чаще всего те, за которые полагается наибольшее количество дней блаженства. Тогда кто-нибудь из помощников Бога немедленно возьмет на заметку нового члена сообщества праведников и выделит ему сундук, в котором, как мешки пшеницы в страду, начнут скапливаться дни блаженства. В своих силах я не сомневался. Я верил, что очень скоро наберу таких дней больше, чем любой другой человек, что мой сундук заполнится очень быстро и небесам придется выделить сундук побольше, но потом и он переполнится и мне понадобится новый, величиной с церковь.
Скрывая волнение, я попросил священника показать мне молитвенник. В нем я быстро нашел молитвы, отмеченные самым большим количеством дней блаженства, и попросил его научить меня им. Он несколько удивился моему выбору, но согласился и прочел их несколько раз. Я напряг все силы, собрал их воедино, чтобы запомнить слова молитв. Вскоре я знал их назубок и был готов начать новую жизнь. Теперь у меня было все, что для этого нужно, и я ликовал при мысли, что скоро придет конец дням моих унижений и наказаний. До сих пор я был крохотным клопом, раздавить которого мог каждый. Но теперь ничтожная букашка превращалась в грозного быка.
Нельзя было терять ни минуты. Каждый свободный момент мог быть использован еще для одной молитвы и дополнительных дней блаженства на небесном счету. Скоро я буду вознагражден Божьей милостью, и Гарбуз больше не будет мучать меня.
Теперь все время я посвящал чтению молитв. Я проговаривал их быстро, одну за другой, иногда включая и такие, которые приносили не много дней блаженства. Я не хотел, чтобы на небесах решили, что я полностью отказался от менее ценных молитв. В конце концов никто не может провести Бога.
Гарбуз не мог понять что со мной произошло. Видя, что я постоянно что-то бормочу и мало обращаю внимания на его угрозы, он заподозрил, что я заколдовываю его цыганскими заклинаниями. Я не хотел говорить ему правду, я боялся, что он сумеет как-нибудь помешать мне молиться или, что еще хуже, использует на небесах свой авторитет старшего христианина, чтобы сделать мои молитвы недейственными либо перевести их в свой, несомненно пустой сундук.
Он принялся бить меня еще чаще. Иногда он обращался ко мне на середине молитвы, и я, не желая лишиться дней блаженства, которые ею зарабатывал, медлил с ответом. Гарбуз посчитал, что я начинаю смелеть и решил поставить меня на место. Но он побаивался, что я осмелею и расскажу священнику о побоях. Теперь моя жизнь состояла из чтения молитв и избиений.
С ранней зари до поздней ночи я беспрерывно бормотал молитвы и, теряя счет заработанным уже дням, видел, как растет их гора. Так будет, пока какой-нибудь святой, прогуливаясь по небесным лугам, не остановится и не посмотрит одобрительно на стаи молитв, воробьями взлетающих с земли – все от маленького, черноволосого, черноглазого мальчика. Я представлял, как мое имя упомают на совете ангелов,
