Старик, шумно проклиная собственную щедрость, сгреб кристаллы со стойки, а мы направились за один из свободных столов. Зак нарочно не стал убирать нож-пилу, чтобы внушить окружающим уважение. И в самом деле, его оружие, которое он свирепо воткнул в середину стола, выглядело устрашающе. Особенно по сравнению с кухонными тесаками прочих посетителей. Только гоблин с арбалетом и два-три обладателя жезлов сохранили заносчивый вид.
– Надо было виски взять, командир, – проворчал Зак. – Наверняка ведь дешевле. Ты зачем кристаллами разбрасываешься? Выбрал самый дорогой напиток!
Судя по этикетке, водка была с внутренней Земли, мувропского разлива, но при этом – явно паленой. Однако я выпил стакан с давно забытым, глубоким удовлетворением и от избытка чувств хлопнув посудой об стол. Орк попытался повторить подвиг командира, одолел лишь полстакана и закашлялся. Зато вскоре нам обоим стало вполне хорошо и приятно. Даже вороватые морды за соседними столами показались симпатичными.
– Между первой и второй – перерывчик небольшой, – провозгласил я по-русски и вновь наполнил стакан, хоть и не доверху.
– Что ты сказал? – поинтересовался Зак.
– А-а, старый славянский лозунг. Означает: чем скорее выпьешь вторую порцию, тем меньше будет похмелье на следующий день.
– Это правда?
– Конечно, правда, – с пылом уверил я. – Разве стал бы я обманывать боевого товарища?
– Тогда и впрямь не стоит задерживаться, – согласился Зак.
– Ура! – рявкнул я, вздымая наполненную емкость.
– Ура, – поддержал меня орк.
Размах, с каким новые посетители употребляли роскошный напиток, наш бравый и бесшабашный вид, а также многозначительный блеск ножа-пилы оградили нас от грубых проявлений неуважения. Поэтому нам мгновенно уступили дорогу, когда, слегка пошатываясь, мы двинулись вслед за гоблиншей, что повела нас на второй этаж.
Наблюдение за соратниками убедило Люсьена, что те подходят к делу маскировки под обычных граждан Даггоша более чем серьезно. Диверсанты бесстрашно травили собственный организм спиртосодержащими жидкостями, а удалились отдыхать лишь в момент, когда концентрация алкоголя в их крови достигла почти летальной концентрации. Разумеется, они были не способны заметить, какими недобрыми взглядами провожали их посетители таверны. Гомункулус понял, что диверсанты всецело доверили охрану своего сна ему, и крадучись последовал за ними.
Сначала он намеревался занять помещение напротив комнаты Стволова и Маггута, но ее оккупировало целое семейство гоблинов, выразивших буйный протест против его скромной персоны. Сильнее прочих неистовствовала старая самка, облившая Люсьена кипятком из чайника и крайне расстроенная тем, что он никак на это не отреагировал. Рассудив, что геноцид десятка гоблинов хоть и позволит вести наблюдение за сослуживцами с удобной точки, в дальнейшем может привлечь к заведению внимание полиции, гомункулус покинул комнату.
К счастью, в конце коридора обнаружился объемистый дощатый ящик, наполненный полусгнившим постельным бельем, матрасами и насекомыми. Люсьен быстро освободил достаточное для тела пространство, затолкав изъятую ветошь между ящиком и стеной. Затем улегся внутрь и через щель начал следить за комнатой диверсантов.
Вскоре из помещения донесся подозрительный шум, похожий на звуки рукопашной схватки. Через дверь в номер никто не входил, следовательно, нападающие проникли через окно. Люсьен мгновенно бросился на помощь, однако опоздал – диверсанты справились с налетчиками самостоятельно. Сержант Стволов молодецким ударом опрокинул врага на пол, а затем вышвырнул в окно, как котенка. Все это он проделал, не открывая глаз, чем вызвал у Люсьена чувство изумления. Насладиться в полной мере пусть искусственной, но сильной эмоцией он не успел. Рядовой Маггут, на которого Люсьен второпях наступил, гневно закричал, пнул гомункулуса меж нижних конечностей и вытолкал из номера.
Коря себя за неуклюжесть, Люсьен вновь занял наблюдательный пост.
Около часа ничего не происходило, лишь слышались громкие звуки храпа. Затем дверь номера диверсантов приоткрылась, и из нее выскользнула тщедушная фигура в пестрой набедренной повязке. Маггуту она принадлежать не могла, Стволову тем более. Очевидно, это был еще один злоумышленник, проникший через окно. Да так бесшумно, что его не засекли даже органы чувств гомункулуса. В руках разбойник сжимал отсвечивающий металлом предмет, напоминающий бутыль.
Задержать вора было секундным делом. Люсьен прижал его к стене и уж совсем было изготовился вогнать в глазницу напряженный палец, как гоблин взвизгнул и сполз на пол. Гомункулус едва успел подхватить выпавшую бутыль.
Стоило гомункулусу коснуться предмета, как все его системы и механизмы взвыли, выходя на экстремальный уровень. Такого с Люсьеном прежде не происходило даже при включении форсированного режима движения или боя. Зная, чем это грозит, гомункулус попытался включить дублирующие цепи, чтоб сбросить настройки на базовые. Тщетно. Тогда он принял единственно возможное решение – уничтожить опасный предмет.
Поскольку оболочка артефакта выглядела хрупкой, Люсьен размахнулся и обрушил его себе на голову. Послышался колокольный звон черепа, внутри которого тут же родилась гениальная мысль: «Уничтожить емкость нельзя, она не враг, а брат твой». Люсьен дрожащими пальцами сдавил колпачок бутыли и легко провернул его по винтовой нарезке.
В слабом свете он увидел, как вещество, заполняющее емкость, пришло в движение. Словно влекомое к гомункулусу неведомой силой, оно миниатюрным смерчем поднялась над горловиной, где превратилось в облако частиц не крупнее песчинки. На свободу вырвалась лишь половина содержимого – остальное замерло и успокоилось, отяжелев наподобие ртути.
Вещество раскрылось над гомункулусом зонтом из блестящих капелек, затем стекло ему на голову и плечи. За последующие две секунды все частицы осели на корпусе Люсьена. Накидка не стала преградой, они проникли сквозь нее легче, чем игла сквозь марлю – и облекли Люсьена подобием тончайшей зеркальной пленки.
Вначале гомункулус почувствовал ужас, страх тотальной дезинтеграции – не запрограммированный, а самый настоящий, – но потом его охватил необыкновенный покой. Ощущение было таким, словно его только что заново собрали из лучших деталей, загрузили свеженькими физиологическими растворами, зарядили под завязку энергией и включили режим «автономная деятельность: ожидание боевого приказа».
Люсьен проводил взглядом улепетывающего на четвереньках вора, вернулся к ящику и улегся на пахнущие прелью матрасы. Бутыль с остатками ртутной субстанции он аккуратно поместил в угол сундука.
Гомункулус снова был годен к несению службы и даже по-своему счастлив. Просто нечеловечески.
Среди ночи нас пытались ограбить, однако спьяну я почти ничего не запомнил. Вроде бы на меня из окна вывалился кто-то посторонний, но я успел врезать подонку по зубам и выкинуть визжащий комок плоти обратно. Зак же, который лег у двери, наутро поведал, будто на него неаккуратно наступили, но он, мол, ударил гостя в пах и, не слушая возражений, спустил гада с лестницы.
Разглядев ссадины на кулаках, мы сообразили, что смутные ночные побоища нам не привиделись в кошмарах.
– Что ж, – заметил я. – Это будет им всем хорошим уроком. А еще «Корпус мира» называется!
– Постой-ка, командир, – встревожился Зак. – Где вещмешок?
– Здесь. – Я выволок мешок из-под лежанки.
– Надо проверить, вдруг у нас что-нибудь стянули.
Орк начал судорожно рыться внутри вещмешка, затем замер, будто пораженный апоплексическим ударом, и вдруг завыл, как пес над трупом любимого хозяина.
– Что случилось?
Продолжая невнятно причитать, Зак выхватил из мешка части жезла и принялся судорожно его собирать.
– Сволочи! Грязные гоблинские жулики! Всех перестреляю!
