обороны. Тяготившийся должностью наркома обороны маршал Тимошенко был назначен командующим Юго-Западным фронтом, сменив на этом посту генерала Кирпоноса М. П., погибшего при выходе из окружения. Тимошенко как мог руководил фронтом, были у него и взлеты, и падения, но он благополучно отвоевал всю войну, пользуясь заслуженным авторитетом в военных кругах и простого народа страны. Решительно отказался писать мемуары, заявив, что всей правды написать ему не позволят, а лгать он не станет ни при каких обстоятельствах.
8 августа 1941 года Ставку Верховного командования преобразовали в Ставку Верховного Главнокомандования, и Сталин стал Верховным Главнокомандующим, доказав за годы войны, что он может справиться с любым делом.
Генерал Ватутин был направлен на Северо-Западный фронт начальникам штаба фронта. Вскоре у него проявились блестящие полководческие способности, и он был назначен командующим фронтом. Погиб он будучи генералом армии в 1944 году, посмертно и навечно вписавшись в плеяду талантливых полководцев, принесших победу советскому народу.
Г. К. Жуков был снят с должности начальника Генерального штаба, на которую ровно через месяц, 29 июля, был вновь назначен маршал Шапошников Б. М. Скорее всего, именно в эту, для многих судьбоносную ночь, уже в принципе была решена судьба и самого Жукова. Нет, Сталин не пылал жаждой мщения к этому невоспитанному мужлану, посмевшему в припадке ярости отматерить самого Сталина. Сорвать с него погоны, возможно вместе с головой, — всегда успеется, а пока Сталин даст ему практически неограниченные полномочия, чтобы держать в крепкой узде остальных военных, сделав его своим первым заместителем на посту Верховного Главнокомандующего. Жуков блестяще справился с этой ролью, хотя и прославился своей жестокостью и самодурством. В последнее время стали наконец-то появляться работы с объективной оценкой «первого полководца» Великой Отечественной войны, авторы которых, кто робко, кто посмелее, начинают развеивать миф, сложившийся вокруг этой личности{29} .
Все серьезные исследователи отмечают исключительную роль Молотова в подготовке решения о создании ГКО, но подтвердить, что якобы он был также уверен, что Сталин отказывался от власти, никому еще не удалось.
Выше мы уже отмечали, что И. Куртуков пришел к выводу, что воспоминания Хрущева, построенные на рассказах Берия, содержат те же фрагменты, что и воспоминания Молотова, просто «у Хрущева эти фрагменты перепутаны». Несмотря на то что Хрущев «знает историю (отказа Сталина от власти. —
«Утром и днем 29 июня 1941 года Сталин работал: подписал некоторые документы и посетил Наркомат обороны, узнав там удручающие новости.
Вечером 29 июня 1941 года после посещения Наркомата Сталин, Молотов, Берия и другие отправляются на ближнюю дачу, в Кунцево, где генсек и сделал историческое заявление, что «мы все просрали» и что он уходит от власти.
30 июля 1941 года Молотов собрал у себя в кабинете членов Политбюро, они наметили решение о создании Государственного Комитета Обороны и отправились к Сталину на дачу с предложением этот комитет возглавить.
Сталин за это время, вероятно, отошел, предложение товарищей принял и с 1 июля 1941 года вернулся к обычному ритму трудовой деятельности»{30}.
Неточность в деталях сделанного И. Куртуковым этого вывода заставляет усомниться и в самом выводе, утверждающем, что Сталин временно самоустранился от власти. А неточности следующие:
— Сталин произнес свою знаменитую фразу «мы все просрали» не на даче, как утверждает Хрущев, со слов Берия, а на выходе из Наркомата обороны после бурной сцены в кабинете Тимошенко.
— Сталин вернулся «к обычному ритму трудовой деятельности» не 1 июля, а 30 июня, поскольку в первой половине этого дня он принял активное участие в работе Политбюро по созданию ГКО.
— То, что Сталин сказал, что он «уходит от власти», вытекает лишь из воспоминаний Хрущева, основанных якобы на рассказах Берия, которые больше никто не слышал, а Берия в своем единственном дошедшем до нас письменном свидетельстве об этом не говорит ни слова.
— Никому еще не удалось найти в воспоминаниях Молотова подтверждения столь уверенного вывода И. Куртукова о том, что Сталин сказал: «Я ухожу».
— Наконец, Сталин вообще не терял ритма своей деятельности (тревожная ночь с 29 на 30 июня — не в счет), а посему ему вовсе не было никакой необходимости возвращаться «к обычному ритму трудовой деятельности».
О каком письменном свидетельстве, оставленном Берия, идет речь? Будучи арестованным 26 июня 1953 года, Берия в ожидании суда пытался облегчить свое незавидное положение, посылая записки своим бывшим соратникам, напоминая им о своих былых заслугах. В частности, обращаясь к Молотову, он пишет:
«Вячеслав Михайлович!.. Вы прекрасно помните, когда в начале войны было очень плохо, и после нашего разговора с т-щем Сталиным на его Ближней даче Вы вопрос поставили ребром у Вас в кабинете в Совмине, что надо спасать положение, надо немедленно организовать центр, который поведет оборону нашей родины, я Вас тогда целиком поддержал и предложил Вам немедленно вызвать на совещание т-ща Маленкова Г. М., а спустя небольшой промежуток времени пришли и другие члены Политбюро, находившиеся в Москве.
После этого совещания мы все поехали кт-щу Сталину и убедили его о немедленной организации Комитета Обороны Страны со всеми правами».
Это серьезный документ, не верить ему нет оснований — человек стремится спасти свою жизнь, может, и льстит своим бывшим товарищам, но это простительно. Однако что-либо сочинять в его положении, писать о том, чего не было, и адресат об этом знает не хуже автора записки, — просто глупо. Не вытекает из этой записки и то, что Сталин отрекался от власти, а вот роль Молотова в разрешении кризиса становится еще более убедительной. Да это сейчас никто и не оспаривает. Он еще в тридцатые годы был сторонником абсолютизации власти в одних руках, с тем чтобы духовный лидер страны, кем к тому времени стал Сталин, превратился в диктатора не только с неограниченными правами, но и с единоличной ответственностью перед народом за свои действия.
А вот насчет того, что именно Молотов «поставил вопрос ребром», вернее, что он единолично «поставил вопрос ребром», возникают сильные сомнения.
Еще раз воспроизведем ситуацию, предшествующую выезду членов Политбюро на Ближнюю дачу с проектом решения о создании ГКО, коррелируя ранее приведенные варианты с запиской Берия:
«30 июня, вероятно часов в 14, в молотовском кабинете встретились Молотов и Берия. Молотов заявил Берии, что надо «спасать положение, надо немедленно организовать центр, который поведет оборону нашей родины». Берия его «целиком поддержал» и предложил «немедленно вызвать на совещание т-ща Маленкова Г. М.», после чего «спустя небольшой промежуток времени пришли и другие члены Политбюро, находившиеся в Москве».
Микояна с Вознесенским пригласили к Молотову около 16 часов»{31} .
Насчет Микояна большой вопрос. Кто засвидетельствовал, что в 16 часов Микоян был приглашен в кабинет Молотова для обсуждения его идеи? Берия в своей записке конкретно назвал только Маленкова. Молотов, как мы уже видели, с трудом вспомнил и про Маленкова, а о Микояне речи вообще не было. Так кто? Да сам же Анастас Иванович и «засвидетельствовал», но в данном случае это значения не имеет. Наши сомнения о «значительной» роли Микояна ранее уже были высказаны. Речь о другом. Как это Молотов, известный своей осторожностью и осмотрительностью, готовый выполнить любую волю вождя, но чтобы предпринять какие-то глобальные действия без согласования со Сталиным — это не о нем, и вдруг решился на действие, которое некоторые историки называют попыткой государственного переворота? Например, историк Ю. Жуков, которому мы обязаны тем, что многие исторические факты, связанные с деятельностью Сталина, ныне воспринимаются совершенно по-другому, так прямо и пишет, что дело, затеянное Молотовым, было на самом деле государственным переворотом:
«Задуманное выглядело как переворот, и по сути являлось таковым. Ведь предстояло отстранить от
