окончанию рассказа. — Звездное небо у нас над головой…
— … и суровые законы внутри нас, — продолжил за него я. — Это, кажется, Кант сказал.
— Спорить не буду. И что мне с тобой делать? — спросил чекист, скорее себя, нежели меня.
— Отпустить? — предложил я.
— Отпустить тебя я не могу — самого посадят. С теми материалами, что на тебя есть — не отмоешься. Сказать, что ты агент ЦРУ — тоже. Это никогда не подтвердится, и, по меньшей мере, неполное служебное мне гарантировано. А сказать правду… да я в психушку на следующий же день угожу!
— Знаешь, как называется процесс, физику которого ты только что описал? — рассмеялся я.
— Я встрял, — догадался полковник. — У тебя, самого, какие планы?
— Вернуться. Только вернуться, и больше ничего, — заверил я.
— Но ведь один раз не получилось?
— А как бы получилось, если письмо у тебя? — удивился я.
— Это ничего не меняет, — возразил Казанцев.
— Знаешь, Анатольевич… — я позаимствовал очередную сигарету. — Расскажу я тебе еще кое-то… Дела давно минувших дней… — прикурив, выпустив густое облако дыма, я начал другую историю, которую еще ни разу никому до этого момента не рассказывал. — К тому времени, как я окончил институт, отец с матерью уже развелись… Она вообще почти полтора года в больнице пролежала, и потом еще год дома от операции отходила… а найти работу у нас — совсем не то, что у вас. Родина-мать никому ничего на блюдечке не приносит. Нет, можно найти — за три-пять тысяч в месяц… и не делай такие круглые глаза, бак бензина — восемь сотен, пачка сигарет — двадцать рублей… Это тебе не «Посольская» по четыре двенадцать! Вначале устроился к однокласснику — ему отец кусок своей фирмы откусил — на, занимайся, сыночек… в общем, разруха у него царила полная — ни мозгов, ни фантазии. Я за месяц ему баланс в плюс вывел, а за квартал — еще три точки открыл… он сам-то за два года одну раскачать не мог! Ну… умею я упираться, что тут поделать? А как поставил вопрос по зарплате — хуй! Ни копейки прибавки. Послали мы друг друга по матушке… пошел в контору одну снабженцем… ну, у большинства строителей вообще пока ты должен меньше, чем должны тебе — все в поряде, и там исключений не было… короче, три месяца без зарплаты. Естественно, я ушел. После предложили в московский филиал одной компании — строительными материалами торговать…
— Ты это зачем сейчас мне все рассказываешь? — поинтересовался чекист.
— Не перебивай, — покачал я головой. — Вся соль в конце. Вначале торговал как все… ну, если не считать, что семьдесят процентов продаж всего филиала я один делал. А потом… ну, сам, наверно, знаешь — каждый, кто хоть раз туалет у себя на даче поставил мнит себя строителем офигительнейшим… вот и приходили такие, материал покупали, переводили половину, а порой и весь, и с криком «караул!» обратно прибегали — спасите, помогите! Сколотил я пару бригадок, начал и материал продавать и строить из него… С девяти до пяти в офисе, а после, бывало, и до полуночи — в поле. За неделю стал зарабатывать столько, сколько за месяц раньше не зарабатывал. Но, шила, как известно, в мешке не утаишь — вот и прочухал это дело директор филиала, вызвал меня к себе на разговор. Так, мол, и так… ты делами фирмы вообще не занимаешься — только своими — так делиться надо. Половину захотел… Что там еще два менеджера… ну, продавца, — поправился я, заметив удивленный взгляд полковника. — Что там еще два продавца делали — вообще непонятно. Весь филиал на мне держался, и, заметь — снова ни премий, ничего! Через пять минут я ему заявление на стол бросил, развернулся и ушел.
— Дикие какие у вас люди, — прошептал Валера.
— Люди те же, — усмехнулся я. — Время другое. Да, ладно… тогда у меня уж и деньги кой-какие водиться стали — можно было и свое дело открыть. Вот и открыл строительную компанию на паях с одним… гандоном, в общем. На первых порах вообще трудно, а эта скотина, еще и, дочку свою незаконнорожденную на работу взял, еще одну шлюшку, которую трахал… как-то проглядел я все это — в работе по горло был. И за директора, и за дизайнера, и за прораба, и за бухгалтера — за всех. Телефон в семь утра звонить начинал, и переставал в час ночи…
— Я, все же, не улавливаю…
— Да потерпи, куда торопиться? Я к тому времени уже и женат был… Наташка моя… солнце, золото! Я четыре года ее добивался, четыре года! — для верности я показал четыре пальца. — Я как в первый раз увидел ее — остолбенел! Я, знаешь, просто понял — вот оно, мое счастье! И мы были счастливы! Денег катастрофически не хватало — на булку хлеба, порой, еле наскребали, но у меня была она, а у нее был я. Я любил ее… как… больше… словом, любил, как ни кого ни до нее, ни после… да и не любил, если задуматься, никого кроме нее. И она меня любила. А я… не верил до конца. Красивая, как… как закат на море! Как я боялся ее потерять! Потому и работал, как проклятый — знал, что она достойна большего…
— Ага, — Казанцев слушал гораздо более заинтересовано, даже подался вперед на стуле, а на сигарете, зажатой между пальцами, уже образовался внушительный цилиндрик пепла.
— Спал часа по четыре в сутки, а тут еще и на деньги на фирме пропадать стали. То зарплата до рабочих не дойдет, то аванс от заказчика исчезнет… а Вадим только руками разводил — не знаю, не брал! И Наташку я понимаю — живем в одной квартире, неделями не видимся. Прихожу — она уже спит. Проглочу что-нибудь, даже не жуя, лишь бы в живот упало — сил не хватало, и спать завалюсь… и то — не с ней, а с кипой документов. Она просыпается — я уже на работе. И денег в доме — ни копейки. Несколько раз дожидалась меня, поговорить пыталась… да какой там! У меня одно в голове — свалиться спать. Полгода так пожил — нерва ни к черту стали. И у Наталки тоже. Она видела, что я совершаю ошибку, пыталась достучаться до меня — бесполезно. Я, как баран, уперся в свое… да мне лет-то было — двадцать с небольшим.
И вот, как-то раз, когда она снова пыталась вразумить меня, попытаться пробитьсе через лобную кость, порвало меня. Сам, не знаю, что нашло — как пелена опустилась. Ни чувств, ничего. Одна тупая ярость. Черт, да я даже не уверен, что это был я! Как со стороны все это видел… как будто не со мной… Ударил ее. Сильно. Потом еще, и еще. Она же — ничего!
— Леша, — говорит, — одумайся! Посмотри на меня, что ты делаешь!
На коленях стоит, не сопротивляется, а по щекам — слезы… я в жизни этого не забуду… и не прощу себе никогда. Схватил ее за волосы и за дверь выбросил. Ее — самого близкого, самого родного человека, который любил меня больше всего на свете — не любила бы — давно бы бросила… как котенка за дверь. Не видел, я, дурак, что она сама эти полгода как в аду прожила.
Бутылку водки из горла, в один присест жахнул, и свалился там же, где стоял. Утром проснулся — сам в крови, вся квартира в крови… в ее крови! И понял — все… просрал я свое счастье. Нет, я понимал, что бесполезно, но где-то в глубине еще теплилась надежда… весь город перерыл, всех на уши поставил — как в воду канула.
Запил по-черному. Как, что, где деньги находил, спроси — и сам не знаю. Когда начинаешь — дальше само как-то идет… Не помню, на что пил, но пил каждый день. Не трезвея. Хотел в петлю залезть — кишка тонка оказалась. По городу ходил, специально нарывался, надеялся — замочит кто-нибудь, и все. Хрен там. Никто греха на душу не взял. Но били сильно.
А потом… знаешь, как выключателем кто щелкнул. Просто понял — хватит. Если подохнуть не получается — придется дальше жить. Первым делом к Вадиму наведался. Повезло сученку — как раз девять дней справляли. С дальнобоем на трассе лоб в лоб сошелся — по кускам из машины доставали. Иначе бы я сам голыми руками кишки через глотку вытащил. Снова свою девочку найти попытался — бесполезно.
Побегал, нашел денег, открыл новую фирму, и снова начал строить. И вот здесь у меня как поперло! За год заработал больше, чем за всю жизнь до этого. Через пару лет Наташка сама позвонила. Оказывается, в Штатах работала. Попросила помочь… повод-то какой-то пустяковый был. Она давала мне второй шанс! Я во Владике был — судостроительную верфь сроил… страна как раз подниматься начала.
Не приехал. Хотя мог бы! Сам не знаю, почему… хотя, вру! Знаю! Не поверил. Себе не поверил. В счастье не поверил. Не поверил, что оно свершилось. И все. Больше я ее не видел и не слышал.
И, знаешь, сейчас-то я понимаю, что деньги, машины, квартиры — это не все. Что счастлив я был тогда, когда учил ее водить машину, когда увозил ее на работу, когда мы готовили вместе, когда первое, что я видел просыпаясь — ее глаза, и последнее, что чувствовал, засыпая — ее губы. Ее, и больше ничьи! Знаешь, что я чаще всего вспоминаю? Как мы, собрав последние копейки, купили еды и устроили пикник в
