все будет позади. Если, конечно, вы к этим словам прислушаетесь.
— Я не понял ровно ничего, но запомнил каждое слово и с нетерпением жду продолжения, — весело отвечал я.
Гуру вдруг посерьезнел. Я даже подумал вдруг, что обидел его своим трепом. Мне иногда нужна разрядка.
— Запоминайте и дальше каждое слово, — очень серьезно вымолвил он. — Когда перед вами кто-то сделает вот так, — гуру поднял обе руки и как будто поправил на голове тюрбан, — сразу прыгайте в воду. Не раздумывая — просто прыгайте и ныряйте как можно глубже!
— И что будет дальше?
— Для вас — ничего! Вы же умеете плавать?
Я не стал рассказывать об этом Маше. Да у нас, собственно, на это и не было времени.
Барат Сыркар привез из деревни не только бензобак с канистрой, но и свежую газету. Она была явно местной: на первой странице были три фотографии: перевернувшийся автобус в кювете, трейлер, оставшийся практически без кабины, и другой, мирно стоящий на обочине.
— Весь наш вчерашний день — на этой странице! — не без гордости заявил нам Барат Сыркар. Он чувствовал себя сейчас, как в студии Си-Эн-Эн. — Катастрофа автобуса — двое погибших, тридцать шесть раненых. Катастрофа грузовика — трое погибших. И еще один трейлер брошен на дороге. Люди, которые ехали в нем, уже арестованы. Хануман решил сам расправиться с нашими врагами.
— Жалко людей из автобуса, — сказала Маша.
— Конечно, жалко! — согласился наш водитель и добавил философски, в духе воззрений своего народа. — Для кого-то это — избавление, а для кого-то — логический конец. Карма! Вы знаете, что такое карма?
Индуистского ликбеза с нас уже хватало. Маша попросила газету, вроде бы разглядеть фотографии. Я надеялся, что она вычитает в статье более существенную информацию, чем естественное вращение колеса судеб.
— Подожди, — вдруг сообразил я. — Если все наши враги повержены, что мешает нам отправиться в Кхаджурахо, как мы это планировали?
— Каджурао, — поправила меня Маша. — Пишется Кхаджурахо, а произносится Каджурао. Конечно, мы можем туда поехать, только какой в этом смысл?
Мы с Машей говорили, естественно, по-русски.
— Возможно, никакого! Но мы ведь только что выкрутились из чужих проблем — в решении своих мы продвинулись не намного. Сколько у нас осталось дней до вторника?
Во вторник, напомню, мы должны были вернуться к почтенному Бабе из Джайпура.
— Сегодня суббота, — ответила Маша. — Три неполных дня.
— Все успеваем!
Мы объяснили изменение планов Барат Сыркару. Тот был очень горд тем, что за нас вступилось его любимое божество, и против продолжения путешествия не возражал.
— Хорошо, что мы еще не выехали на шоссе, — сказал он. — А то бы мы повернули направо, а нам теперь нужно налево.
Шоссе оказалось минутах в двадцати езды. Перед ним стоял большой придорожный щит. Стрелка направо указывала на Гвалиор и Агру, стрелка налево…
И тут меня словно ударило током! У меня есть извинение: я впервые видел это слово написанным. На панно были указаны три ближайших города: Датия, Джанси и… Орчха. Лина, Ромкина жена, напомню, звук «р» не выговаривала, поэтому она сказала мне «Оч-ха». «Р» она не произносила, а что «х» произносить не надо, она не знала.
Это была никакая не фирма! Главная наводка, которую Лина попыталась дать мне за несколько отведенных нам секунд, была названием города.
Часть шестая
1
Орчха, по сути дела, совсем не город. Это крошечная деревня с главной улицей длиной едва ли с полкилометра, с еще одной перпендикулярной — метров под триста, и, собственно, все. Это если не считать огромного, даже для Индии, Царского дворца, затем роскошного действующего храма Рамы — единственного в стране, где он почитается и как бог, и как царь, затем внушительного, больше похожего на дворец, храма Четырехрукого Вишну, впрочем, заброшенного, а также нескольких десятков, мы бы сказали, часовен, сооруженных в тех местах, где были сожжены останки местных раджей и членов его семьи.
В сущности, они-то и составляют главную прелесть этого места. К безумным по размерам и архитектурному великолепию дворцам и храмам в Индии быстро привыкаешь. Не удивляемся же мы буйству тропической растительности? Так вот, монументальность — это из той же оперы. А здесь другое дело! Среди зелени деревьев вдоль берега узкой и мелкой реки здесь и там торчат островерхие шатровые купола с каменной резьбой. И это все! Но они вносят в вашу душу покой, какого я, например, не испытывал много- много лет. Я даже не помню, испытывал ли когда-нибудь вообще. Есть такие места, которые открывают новую дверь в вас самих.
Такие мысли лениво текли в моей голове, когда я сидел на небольшой террасе гостевого дома «Форт Вью». В его карточке даже не было адреса — просто «Форт Вью», Орчха. Терраса представляла собой газончик длиной метров двадцать и шириной метров десять, по обе стороны которого располагались одноэтажные флигели отеля. Но за невысокими перильцами справа высилась бело-желтая громада дворца, отделенная от нас рекой и соединенная с нами каменным мостом. Под нами играла солнечными зайчиками вода, из которой поднимали мокрые морды буйволы, задумчиво смотрели перед собой, роняя капли, и снова принимались пить. А слева, сколько видел глаз, под розовым предзакатным светом расстилался лес: утыканный ближе к нам куполами часовен, а дальше — к холмам — просто затягивающий все свободное пространство. Я мог бы сидеть так часами, как вот эта симпатичная, хотя уже не первой молодости европейка, уткнувшаяся подбородком в свои руки, положенные на перильца, и едва-едва переводящая взгляд с одного чуда на другое.
Мы встретились с нею взглядом, и я улыбнулся:
— Если пейзажи могут загипнотизировать, это один из таких, — сказал я.
Женщина улыбнулась в ответ. Впрочем, глаза ее оставались грустными.
— Я не могу оторваться от него уже много дней, — откликнулась она. По-английски она говорила с акцентом.
— Даже так?
Женщина только кивнула. Лет сорока, белокурая, очень загорелая, в легком белом пенджаби (это такой балахон и свободные брюки из-под него), с несколькими нитками простых бус на шее, с какими-то амулетами на запястье, болтающимися на ниточках и полосках кожи, со сделанной хной татуировкой на тыльной стороне ладони. Обычная европейская туристка, попавшая под обаяние этой страны и старающаяся слиться с нею, настолько это позволяют ей собственные верования, достаток, лимит времени и представления о гигиене.
К нам приближалась Маша — она принимала душ в нашей на удивление чистой для 12 долларов в сутки, прямо-таки уютной комнатке. И даже колючая сущность моей спутницы отозвалась на безмятежность и покой этого места.
