будущее. Каким-то оно будет у нее?
Федора не раз задавала себе этот вопрос и не могла ответить на него сразу. Она ждала прихода каждого дня с опаской. За те время, что она провела в лагере, она, как и все, ждала с нетерпением, что наконец будет дан приказ, и корпус выступит в поход. Ее дважды вызывал Властов. Он был с ней мягок и любезен, как и при первой встрече, но всякий раз при виде ее с грустью вздыхал.
Федоре было невдомек, что в душе генерала происходила глубокая внутренняя борьба. Сведения, доставленные ею, были ценны, но ценность их ослабевала по мере оттяжки наступления на Полоцк. Строить расчеты в надежде на бездеятельность и беспечность французов было преступно и непростительно. Властов был почитателем Якова Петровича Кульнева, которого недаром называли учеником Суворова. Но с его славной смертью под Клятицами в корпусном командовании будто поселился дух французобоязни и слово 'наступление' произносилось лишь горячими головами, которых обрывали запасенной фразой: 'Волею, данною мне государем…' 'А ведь поддержи Витгенштейн в июле Кульнева всем корпусом, — размышлял Властов, — тогда вместо обоза достался бы нам Полоцк. Хотя всем известно, что граф даже эту победу приписал себе'.
Властову нелегко было сообщать Федоре о том, что сведения ее устарели, скрепя сердце он решился предложить ей вновь отправиться в опасный путь.
IV
На этом большаке Федоре была знакома каждая выбоина, каждый поворот, каждый перелесок. Иногда ей казалось, что хаживала она по нему всю жизнь. Еще от отца слышала она, что ведет он в столицу и начинается от самого дворца, где живет император. Только проложил его не ныне здравствующий Александр Павлович, а его бабушка Екатерина II, уважавшая скоропалительные наезды в отдаленные вотчины государства российского, любившая петлять в политике и жизни, но в силу своего происхождения привыкшая к изысканности пейзажей и прямолинейности дорог. Только, как говорил батюшка, обманывали государыню вельможи и придворные холуи, будто стервятники налетавшие в деревни и сгонявшие мужиков на невиданное на селе дело: возить на подводах развесистые липы, вкапывать их по краям дороги с тем, чтобы как только минует их пышная кавалькада, перевезти на новое место, чтобы ласкали они взор императрицы.
Липы так и остались стоять, будто солдаты в шеренгах, немые свидетельницы коварной изворотливости придворных прихвостней.
Еще дважды делала Федора ходки в Полоцк и оба раза возвращалась целая и невредимая. Удача, словно невидимый телохранитель, оберегала ее. Сколько раз ей казалось, что жизнь висит на волоске. Подозрительность французов росла день ото дня, и даже мощные редуты, возведенные вокруг города, не позволяли им чувствовать себя в безопасности. Осень давала ясно понять, что не за горами зима, о которой они столько наслышаны и приближение которой ждали с опасением и тревогой. Зимние квартиры в Полоцке были ненадежны, холодны и голодны. Вокруг города, казалось, все будто вымерло, негде было разжиться провиантом, фуражом, дороги были перерезаны конными русскими отрядами. Приближающаяся расплата как дамоклов меч повисла над корпусом Сен-Сира.
1 октября Витгенштейн принял решение штурмовать Полоцк, главнокомандующий просил его поспешить. 5 октября было решено начать атаку города с трех сторон. Корпус делился на две колонны и шел на сближение с французами в места, указанные Федорой Мироновой. По левому берегу Двины на помощь Вигенштейну двигался граф Штейнгель с Финляндским корпусом. Но тут вмешалась непогода. Дождь начался нерешительно, как бы выискивая место, куда бы обрушиться со всей силой. Люди поглядывали на небо в надежде, что вот-вот прояснеет и прекратится этот холодный, безжалостный поток воды, от которого не спасали палатки, деревья и телеги. Лесные дороги превратились в сплошное месиво, по которому, высоко поднимая ноги, с трудом вытаскивая их из тяжелой, не отпускающей грязи, шли полки, батальоны, дружины. Но люди шли, шли… Не было на лицах ни озлобления, не слышны были ругательства, все делали молча, зная, что надо не только дойти, но сохранить силы для боя.
Федора ехала с детьми в обозе.
У села Белого Витгенштейн приказал оставить подводы. Войска ушли, Федора спрыгнула с телеги, прислушалась. Невдалеке прозвучала барабанная дробь, раздались призывные звуки боевого рожка, а затем будто крупный град забарабанил по крыше, началась нестройная перестрелка, в которой изредка надрывно ухали орудия. 'Найдут ли правильный путь?' — волновалась Федора. На левом фланге ударили пушки. Бой разгорелся.
К вечеру перестрелка стала удаляться. 'Нет, не могу оставаться здесь, когда наших, поди, и раненых и искалеченных вдоволь, — подумала Федора и обратилась к вознице, седобородому мужику:
— Побудь с ребятишками… — И побежала на звук орудий.
Через пару верст она оказалась там, где еще недавно шел бой. Всюду лежали убитые. У многих отсутствовали головы, руки, ноги, струилась из ран кровь. Но вот Федора услышала слабый стон и увидела, как дружинник пытается скинуть навалившегося на него всей тяжестью мертвого француза. Она подбежала и с трудом отвалила эту тяжелую ношу. У дружинника оказалось простреленным насквозь плечо и чуть выше колена зиял рубец. Вот еще стон, еще одна перевязка, еще одна спасенная жизнь. Федора трудилась до самой темноты, пока наконец к полю сражения пробились подводы, на которые стали собирать раненых.
— Спасибо, Федорушка, — слабым голосом поблагодарил ее дружинник. — Век тебя не забуду.
Между тем события разворачивались следующим образом. Вытесненные изо всех предместий французы, предприняв несколько безуспешных контратак, вошли в город и укрылись за его стенами. Властов не раз мысленно вспоминал Федору: бой за предместья был выигран малою кровью.
Теперь впереди Полоцк. Вот он, совсем рядышком, опоясанный рекой Полотой, топкими берегами и неприступным валом, окруженным двойным палисадом, мостом, соединяющим берега реки…
К ночи 7 октября артиллерийские батареи, расположенные в несколько ярусов на валу, стрелки в окопах замолчали, видимо, рассудив, что главные события должны развернуться поутру. Но здесь вступил в силу азарт боя, внесший расстройство в планы оборонявшихся и наступавших. Русские войска двумя колоннами, не давая французам опомниться, начали штурм города в два часа ночи.
Русскими управляло стремление побыстрее ворваться в укрепления, французам, обойденным со всех сторон, они были последней защитой.
Степан Железное, одним из первых взобравшись на вал, давно отбросил ружье, которым так и не научился толком владеть, орудовал тесаком и кулаками.
— Вот тебе, мусье, за Россию, за Питер, за Полоцк, — приговаривал он. — Прими и за Федору, за дитяток ее горемычных.
К утру французы бросились бежать по мостам, наведенным через Двину, которые тотчас сожгли.
Рассвет поднимался над Полоцком. Город дымился в руинах, потрескивали догоравшие дома, возле пепелищ выли собаки, окна домов зияли пугающей пустотой, из дверей церкви доносились запахи конского пота и прелого сена, повсюду валялись обезображенные людские тела и трупы лошадей, стенания перекликались с радостными восклицаниями.
Федора подошла к дому тетки, но увидела только обгорелую печь.
Петра Климова она нашла повешенным на коньке своей хаты. Лицо его было в ссадинах и кровоподтеках, губы искусаны в кровь, сквозь изорванную в клочья рубаху и порты виднелись грубые черные шрамы, беспомощно повисла на ремнях деревянная культя.
Не дожил до победы старый солдат.
Федора схоронила Климова возле дома, из которого он еще недавно ее провожал.
8 октября в Полоцк торжественно въехал Витгенштейн. Войска и дружины, построенные на городской площади, под звуки встречного марша дружно грянули 'Ура!'.
'Ну вот и все, — подумала Федора. — Теперь я им не нужна более. Теперь им прямая дорога на Францию'.
— Слушай, на кра-ул! — донеслась до ее слуха команда: — Приказ его сиятельства командира и
