язвил как-то тускло). Простокваша, которую он покупал иногда в магазине была густая и однородная, нисколько не похожая на те кислые студенистые комочки, которые пришлось пить здесь.
Но все в этом мире заканчивается, в том числе и болезни (иногда правда смертью, но Сергею повезло). Где-то через неделю, проснувшись ранним тусклым утром, он с некоторым удивлением обнаружил, что организм не хочет ни в туалет, ни к тазику (который здесь заменяла плоская деревянная тара, похожая на разрезанную пополам бочку — «лохань»). Не трясет, не колбасит, не ломает. Хочется встать.
Сергей сел на лавке. Помещение внезапно побежало каруселью и что-то сильно ударило в затылок. Второй раз Сергей приподнимался уже более осторожно, тихонечко. Все-таки неделя болезни чувствовалась — тряслись руки, тряслись ноги. В итоге Сергей опять рухнул на лавку. Плюнул на подъем и осмотрел помещение, в котором ему довелось провести уже неделю.
Первое впечатление — чисто. Гораздо чище чем, скажем, у того же Кузьмича.
Закончив рекогносцировку, Сергей сделал еще одну попытку подняться. О, чудо! Получилось! Сел! И не упал!
Ноги, конечно, немного тряслись, но не было той выматывающей дурноты и ощущения, что в твоем животе поселились лягушки, скользкие и непоседливые.
За стенкой-загородкой скрипнула кровать и между занавесками просунулась слегка сонная физиономия Никитича, одетого в белые кальсоны и рубаху. Блин, чем плохо быть крестьянином — просыпаешься уже на работе и начальство всегда рядом… И это еще собственно работа не началась…
— О, плямянницек! Никак выздоровел? Ну, тогда поедим, да и за работу. Сенокос!
Блин… Хорошо иметь домик в деревне…
За занавеской зашуршала и выскочила на свет уже полностью одетая жена Никитича, немедленно метнувшаяся на кухню. А, нет, не на кухню. Жена (как ее зовут-то?) уже вернулась и опустила на лавку около Сергея сверток с одеждой. Без обуви. Кстати, а как ходить? Это у здешних туземцев, как успел рассмотреть Сергей, ноги — как подошва. А он-то — житель городской, босиком ходить не привычный. Ладно, может Никитич чего придумает.
Так, что здесь за моды?… Сергей только что рассмотрел, что сидит в коротких просторных портках, явно не его. Кто, интересно, переодевал?… Вернемся к одежде.
Штаны… Черно-серые, местами заплатки, но аккуратные, практически незаметные.
Сергей хихикнул, вспомнив, как его знакомому добрая мама пришила заплатку. Аккуратную, круглую, красную. На ярко-голубые джинсы. На ягодицу. Парень был без комплексов, поэтому преспокойно ходил в них, не обращая внимания на прозвище «В зад раненый»…
А вот карманов почему-то нет. Кстати, нужно поинтересоваться у хозяина, где трофейный кошелек с денежкой? Или (не дай бог) здесь имущество батрака переходит во владения хозяина?
Дальше шла рубашка-косовортка с потертой вышивкой по краю ворота. Тоже без карманов. К ней прилагался аккуратный поясок, плетеный из веревки.
Натянув не себя предложенное, Сергей стал выглядеть… Ну, примерно так же как и выглядел в реконструкторской одежке. Вот страна, за тысячу лет одежда не изменилась!
Пошевелил пальцами босых ног. Что все-таки обувать? Сапоги? Или эти… лапти?
— Пойдем, — хлопнул по плечу задумавшегося Сергея Никитич, — Жена поесть поставила.
«Поесть» представляла собой чугунок (хоть что-то он знал по наименованию), полный вареной в мундире мелкой картошки. Тарелки не предполагались. Осторожно присев на лавку (стульев здесь не имелось, похоже, нигде), Сергей понаблюдал за Никитичем.
— Ешь, ешь, — махнул тот рукой.
Сергей осторожно вытащил картофелину, очистил и проглотил. Потом вторую. Третью.
— Сярежа… — Никитич чуть не подавился.
— Что… Анисим Никитич? — лучше побыть вежливым.
— Вкусно? — хозяин выглядел несколько обалдевшим.
— Ну да. Уже идем?
— Ты ешь, ешь…
Вот это да, подумал Никитич. Работник достался. Голую картошку, без масла и соли есть и вкусной называет. И ведь не врет. Правда Кузьмич сказал, «как солому жует»…
— Сярежа, — осторожно спросил он, — А ты вообсце вкус понимаешь?
Ну и как ему объяснить?
— Вкус понимаю. А вот вкусно или нет — понять не могу. Ем и ем.
«И чувства голода у меня нет».
«Хороший работник, — решил Никитич — Ест все. Посмотрим, как работает».
— Ну, — хлопнул он себя по коленям — пойдем!
На дворе (кстати, тоже более чистом и просторном, чем кузьмичевый) Никитич вручил Сергею обувь. Что бы вы думали? Конечно же, лапти! Хотя сам Никитич назвал их «броднями». Потом они с Сергеем полчаса учились наматывать портянки, которые тоже назывались «онучи». Сергею все больше казалось, что он вообще попал не в Россию, а неизвестную страну, где язык на первый взгляд похож на русский, а на второй — просто черт знает что!
Обутому в «бродни» Сергею хозяин вручил косу, которая, как ни странно, косой и называлась, прилагаемый инвентарь и парочка — хозяин и батрак — отправилась на сенокос.
Покос был неблизко.
Два косаря: батрак Сергей и хозяин Никитич опустили косы
— Ну вот, Сярежа, наш покос.
Зашибись. Огромный луг, конца которого не видно. В тумане терялся. Да его косить месяц!
Никитич, нисколько не пугаясь размеров рабочего места, ловко выхватил из висящей на поясе берестяной кобуры черно-песчаную дощечку. Упер косу концом в землю, вскинул лезвие над головой… Стал немного похож на Смерть — раньше косу Сергей только в руках смерти в разнообразных фильмах и видел.
— Смотри, упираешь косовище… — блин, еще одно незнакомое слово. Да я за раз столько новых слов даже на уроках английского не слышал — косу держишь аккуратненько, вот так… и песчанкой, раз-раз-раз- раз…
Никитич быстро застучал «песчанкой» (блин, еще одно!) по косе, затачивая ее.
Сергей достал свою «песчанку» — узенькую дощечку, облитую черной липкой массой и обсыпанную песком. Покрутил в пальцах. Вздохнул (Никитич стучал уже у самого острия, значит, сейчас закончит, а еще на лаптях-броднях стало понятно, что его терпение небезгранично). Значит, так… Провел с противным скрипом по лезвию с одной стороны, с другой. Принцип ясен. Примерно как точить кухонный нож оселком, стоя на голове. Так быстро как у, кхм, хозяина не получится — поотхватываешь пальцы — но хоть примерно… Так… Раз, раз, раз… Хм, получается. Раз-раз-раз-раз. Коса звонко запела, вдоль лезвия пополза серебристо-блестящая полоска отточенной остроты. Получается! Раз-раз-раз-раз!
Закончил точку, провел пальцем по бритвенно-острому лезвию. Получилось! Правда, все удовольствие испортил критикан Никитич, придирчиво осмотревший результат трудов. Проворчал, что так можно и загубить «струмент» и хорошо, что дал старую, и вообще.
— Ну, што, Сярежа, давай нацнем косьбу.
Прямо сразу начать не получилось: Сергей даже теоретически не представлял, как нужно держать косу, не говоря уж о том, как косить. Первая же попытка закончилась вогнанной по самую пятку косой и тяжким вздохом Никитича.
— Вот, смотри, Сярежа, здесь держишь левой, здесь — правой… — левая рука Сергея легла на заостренный конец «косовища», правой ухватился за развилку, вцепившуюся в середину косовища (у косы Смерти такого наворота не было), — … вот так становишься, пятку упираешь в зямлю, носок чуть приподнимаешь…
Сергей принял позу косца.
— … отводишь назад, и полукругом… Быстрее!
Шшшуух!
— Дааа… — протянул Никитич. — Ты зацем так много травы сразу косой ухватил?