Н. И. Костомаров
Домашняя жизнь и нравы великорусского народа в XVI и XVII столетиях (очерк)
К читателю!
Имя Николая Ивановича Костомарова (1817–1885), 175-летие со дня рождения которого в 1992 г. по решению ЮНЕСКО отмечалось во всем мире, по праву занимает одно из первых мест в отечественной историографии. Фигура его не меркнет даже в сравнении с такими столпами русской исторической науки, как Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, а лишь по-своему, «по-костомаровски», дополняет их.
Главное, что отличает Костомарова, это, конечно же, желание вырваться из привычного для его времени набора исторических описаний, стремление расширить их круг. «Царские дворы, правительственные приемы, законодательства, войны, дипломатические отношения, — говорит он в одной из своих работ, — не удовлетворяли желания знать прошедшую жизнь. Кроме политической сферы оставалась еще нетронутой жизнь народных масс с их общественным и домашним бытом, с их привычками, обычаями, воспитанием, сочувствиями, пороками и стремлениями»1.
Это желание более углубленного знания народной жизни историк реализовывал в двух направлениях. Первое — нестандартный выбор для исследования исторических лиц, что особенно наглядно проявилось в классическом его труде «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», где рядом с именами великих князей и государей мы встретим имена иноков, книжников и землепроходцев. Второе — непосредственная разработка темы народного быта в научных и литературных трудах. К подобным произведениям историка и относятся предлагаемые вашему вниманию «Очерк домашней жизни, и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях», а также рассказ «Сын», в послесловии к которому автор подчеркивает, что целью данного сочинения «было представить в повествовательной форме черты нравов, понятий, обычаев и домашнего быта в XVII веке»2.
«Очерку домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях» Н. И. Костомаров посвятил несколько лет жизни. Работа над ним началась и в основном была закончена в Саратове, куда тридцатилетний адъюнкт-профессор русской истории Киевского университета был сослан за участие в Кирилло-Мефодиевском обществе. В своей «Автобиографии» историк вспоминает, что в 1853 г. (на шестом году ссылки) он принялся за «Очерк...» — «перебрал все, что мог найти печатного из актов и документов, касающихся внутреннего русского быта прошедших времен»3. Работа увлекла и затянулась на годы. После окончания ссылки, поселившись в 1855 г. в Петербурге, историк продолжал трудиться над «Очерком...», пользуясь богатыми фондами Публичной библиотеки.
В 1860 г. «Очерк...» был опубликован в журнале «Современник». Однако и после этого историк продолжал кропотливо собирать все новые и новые материалы к нему. Обилие привлеченных к «Очерку...» источников впечатляет. Здесь и записки иностранных путешественников, и документы Археографической комиссии, и рукописи Кирилло-Белозерского монастыря, и многое, многое другое.
Однако, несмотря на серьезность и глубину, «Очерк...» все-таки задуман автором не как труд для ученых мужей, а как общедоступное сочинение о древнем быте. Историк, словно экскурсовод, проводит читателя по площадям и улицам древних русских городов, заглядывает в усадьбы государей и простолюдинов, рассматривает их жилища, домашнюю утварь, одежду и другие предметы средневекового обихода, приглашает побывать на родинах, крестинах и свадьбах наших далеких предков, рассказывает об их нравах, обычаях и традициях.
Сразу же после выхода в свет «Очерк...» привлек к себе внимание читающей публики и в 1862 г. был отмечен почетным отзывом Академии наук. Кроме публикации в «Современнике» «Очерк...» выдержал еще три издания. Однако с 1906 г. в течение почти 86 лет не переиздавался и является книжной редкостью.
Рассказ «Сын», как видно из дат его первой публикации (1859–1860) в «Архиве исторических и практических сведений, относящихся до России» Н. В. Калачова, создавался историком одновременно с «Очерком...» и является попыткой ученого в еще более доступной (литературно-художественной) форме изложить накопленные им сведения о быте и нравах русского народа, попыткой явно удачной, потому что, как в том убедится читатель, Н. И. Костомаров кроме таланта историка обладал еще и ярким писательским даром.
Текст «Очерка...» в настоящем сборнике с незначительными сокращениями устаревших сносок и длиннот приведен по XIX тому собрания сочинений историка (Костомаров Н. И. Исторические монографии и исследования. СПб., 1887. С. 3–314), снабжен комментариями и редко публикуемыми иллюстрациями, которые помогут читателю глубже проникнуть в суть рассматриваемого предмета. Текст рассказа «Сын» приводится по изданию: Костомаров М. I. Твори в двох томах. Киев, 1990. Т. II. С. 6–118.
С. Л. Николаев
ДОМАШНЯЯ ЖИЗНЬ И НРАВЫ
ВЕЛИКОРУССКОГО НАРОДА В XVI И XVII СТОЛЕТИЯХ
(очерк)
Наша историческая литература не бедна сборниками актов и летописей и многими добросовестными исследованиями по разным отраслям русской старины. Но это составляет драгоценность или для специальных ученых, или для лиц, которым положение их и воспитание дозволяют следить постоянно за ходом науки и знакомиться со всеми текущими явлениями в ее области. Но за этим немногочисленным классом читателей есть гораздо большая масса публики, погруженная в занятия, которые лишают ее и времени, и средств, чтоб обращаться к чтению ученых исследований, решающих тот или другой вопрос прошедшей русской жизни. Нередко случается слышать укоры в невежестве и отсутствии мысли, обращенные на тех, которые, получая журналы, читают в них одни легкие статьи и оставляют неразрезанными ученые; но часто так поступают люди образованные и развитые и столько же в своей сфере полезные для общества, как и авторы ученых статей, не читаемых ими. Нельзя их обвинять, если после трудов на своем поприще они ищут в чтении отдохновения: невозможно требовать, чтоб их интересовал частный вопрос по науке, когда их деятельность обращена к другим предметам. Еще менее возможно, чтоб они читали сырые материалы, как, например, Акты Археографической комиссии. Но это не значит, чтоб прошедшая жизнь не возбуждала в них никакого интереса: для этой части публики нужны только не частные исследования, а очерки, из которых они могут составить себе целостные представления.
Для этого класса читающей публики я предпринял составить очерк прошедшей русской жизни во всех ее видах. Отрывок моего труда — о торговле в нашем государстве — был напечатан в «Современнике» 1857 года; теперь я предлагаю «Очерк домашней жизни». Таким образом я надеюсь составить впоследствии очерки церковного устройства, администрации, судопроизводства, военного быта. Я далек от того, чтоб считать предлагаемый очерк оконченным трудом, но смею надеяться, что собрание рассеянных в русских и иностранных источниках сведений о нашей старой домашней жизни не останется без некоторой пользы.
I
Жилые местности
Жилые местности в старой Руси были: город, пригород, посад, слобода, погост, село, сельцо, деревня, починок.
Название «город» принималось в различных смыслах. Первоначально это слово значило огороженное место, то есть то, что ныне ограда, огорожа. В старые богатырские времена людским жилищам часто угрожали то нашествия чужих, то свои домашние неприятели при частых неурядицах и междоусобиях, поэтому их старались укреплять — огораживать. Для такой важной цели достаточно было тогда плетня или частокола, поэтому одно и то же слово «город» (огород, город) в смысле огорожи означало и огорожу, охранявшую домашнее жилье от животных, и твердыню от неприятельского нашествия. Местности, где укрепления представляли больше надежды на безопасность в случае внешних нападений, сделались центрами прилива народонаселения: одни селились в самих городах, другие поблизости к ним, чтоб иметь возможность убежать в охранное место, когда наступит опасность. Все больше или меньше имели нужду в городах; отсюда возникло, что города получили значение преимущества пред неукрепленными поселениями и последние подпадали им в зависимость, которая, по духу того времени, когда владычествовала сила, заменялась часто и легко порабощением. Но не все города имели равное достоинство по своей крепости: крепчайшие делались центром власти и им подчинялись другие. Тогда между городами образовались два рода — старшие и младшие, сильнейшие и слабейшие, или города и пригороды. В связи со стратегическими условиями подчинению меньших городов большим способствовали исторические обстоятельства народной жизни. Таким образом, собственно слово «город» начало означать господствующее место — столицу над краем, заключавшим несколько пригородов, сел, деревень. Так, Киев был городом земли полян или Земли Русской, Чернигов — городом Земли Северской, Новгород — Земли Новгородской, Псков — Земли Псковской, Хлынов — Земли Вятской, а Вышгород, Белгород были пригороды Киева, Ладога — пригород Новгорода, Изборск — пригород Пскова и так далее. Когда раздельные части Восточной Руси сплотились между собою, Москва получила смысл города всей Русской Земли, но тогда само слово «город» изменило прежнее значение. Городом не называлось уже главное правительственное место, где находился центр правления, напротив, это слово начали употреблять в обратном смысле. Москва называлась Москвою: собственное имя ее нередко принималось нарицательным именем русской столицы; говорилось: «На Москве и в городах», как теперь говорится: в столице и провинциях. В XVI и XVII веках название «город» сохраняло два значения: укрепленной местности и административного провинциального пункта. В городах происходило соприкосновение народа с властью; там была складка военной силы, которой поручен край для охранения; туда стекались государственные доходы, вносимые краем, наконец, там жители края искали убежища во время военных опасностей. По мере расширения народонаселения возникали города один за другим, и сообразно благоприятным условиям одни получали пред другими преимущества в отношении важности своей. Таким образом, города были большие или меньшие, и большие начальствовали над последними. Кроме городов, постоянно населенных, существовали еще укрепленные места, называемые острогами; они находились преимущественно в отдаленных от средоточия власти пограничных и малонаселенных областях, были вообще меньше городов и часто не имели постоянного населения: из городов посылались туда служилые люди для стражи, напеременку. Мало-помалу, смотря по надобности, эти остроги или острожки обращались в города.
Посадом называлось то, что теперь мы привыкли называть городом, и название «посадский человек» означало то же, что теперь мещанин. Посады были пунктами торговой и промышленной деятельности. Они строились близ городов, так что город находился посреди посада, и в этом смысле назывался кремлем, а посад раскидывался около него. Часто город был на горе, а посад внизу. В местах, где жителям посада опасно было оставаться в своих жилищах без защиты, посады обводились валами, стенами и рвами. У нас в отношении посада к городу было то же, что на западе; то, что у нас называлось посад, — на западе было city, cite, Stadt, miasto, mesto и то, что на западе было Bourg, borgo, bourgh, bard, hrag, grod, у нас называлось город, а в древности — град. То же было в древнем классическом мире: так, акрополис был град Афин, а сами Афины около него посадом. В нашей старой Руси поселение, подобное тому, что в настоящее время называется городом, состояло нередко из трех частей: град, или город, посад и слободы. Посад разделяется на две части: острог, или укрепленная часть близкого к городу поселения, и поселок вне острога, или собственно посад, а за ним слободы. И теперь в землях турецких славян та же троичность: град, соответствующий нашему городу, варош — острог и паланка — поселение за укреплением, которое может, смотря по местным обстоятельствам, соответствовать нашему посаду или слободам.
Слободами первоначально назывались поселения, жители которых пользовались какими-нибудь особенными условиями; но так как эти условия давались обществам, деятельность которых посвящена была определительно каким-нибудь особым занятиям, то за такими обществами преимущественно удерживались названия слобод. Они были большей частью около посадов и городов.
Погост, село и сельцо, деревня, поселок, займище были поселения земледельческого класса. В древности погостом называлось поселение с церковью, при которой всегда сосредоточивались сношения окрестных жителей и установлялся административный центр. Но когда число церквей умножилось и таких поселений стало много, они, естественно, начали утрачивать прежнее преимущественное значение и назывались вообще только селами. Слово «погост», бывшее некогда в повсеместном употреблении, в XVI и XVII веках сохранилось только в Новгородской Земле в смысле большого села со средоточием администрации для окрестного края. Различие между селом и сельцом заключалось только в величине их. Деревни были поселения без церквей. Починки были маленькие деревушки, недавно заселенные. Займище было небольшое поселение на дикой земле, занятое обыкновенно одним двором. Когда к этому двору присоединялись другие, то из займища образовывался починок; починок по прошествии времени, которое лишало его значения новизны, и по мере возраставшего населения переименовывался в деревню; а наконец, с постройкою церкви деревня изменялась в сельцо и с умножением народонаселения в село. Жилые земледельческие местности без церквей и даже небольшие сельца принадлежали к селам. Такая принадлежность одних местностей другим не была только административным распоряжением, а истекала из образа их основания, ибо
