только на время плавного похода; наконец, и пушки были покинуты на Томаковке[86] близ Сечи. Надеялись найти в Таванске хлебные и боевые запасы, но их там оказалось немного. Невозможно, казалось, оставаться долго с голодным войском при опасности быть окруженными неприятелем, а перебежчики сообщали, что бусурманы, зная положение русских, нарочно хотят затянуть войну до осени, чтобы русских до конца заморить голодом; у них же самих запасов было довольно, и в случае нужды им легка была поставка из Крыма морем. Гетман с боярином, посоветовавшись, рассудили, что лучше будет уйти заранее для избежания опасности быть отрезанными от отечества и доведенными до голодной смерти. Они оставили в Таванске гарнизон из 5000 человек: одна часть его состояла из великорусских ратных людей, другая — из малороссийских Козаков. В Кизикермене боярин поместил 500 ратных людей, а гетман — черниговцев.
20 августа двинулись боярин и гетман с своими силами вверх по Днепру в обратный путь. Кошевой провожал их, плывя за ними позади с своими запорожцами и оберегая, чтобы неприятельские суда не погнались за ними. Много труда приняли русские в своем обратном плавании по причине противного ветра и оскудения хлебных запасов: приходилось им питаться овощами и плодами, какие могли встретить на берегу, дикими грушами, яблоками и терном. Только через шесть дней достигли они Томаковки. Гетман послал в Таванск на подмогу осажденных 760 лубенцев, а боярин — 300 ратных царских людей. 3 сентября добралось войско до берегов Орели, где считалась тогда граница Гетманщины. Войско малороссийское было сильно изнурено и истомлено 16-недельным трудным походом, и многие стали уходить. «Уже такое у городовых Козаков моего регименту худое обыкновение, — писал гетман, — как только региментарь ворочается из похода, так они, несмотря на запрещение от старшин и не дождавшись указа о роспуске, самовольно бегут в свои домы». Дошедши до Ворсклы, гетман отправил в Таванск 1500 полтавцев и 300 лубенцев под командою полтавского полкового судьи Буцкого и приказал, дошедши до Сечи, побросать лошадей, сесть в оставленные там суда и плыть до Таванска. 24 сентября съехался гетман с боярином Я. Ф. Долгоруким в Опошне[87] на Ворскле. Там состоялся военный совет и решено послать на выручку осажденных в Таванске войско тысяч в двадцать и даже более. С великороссийской стороны снаряжены были туда князь Лука Федорович Долгорукий и генерал Патрик Гордон, а гетман назначил туда наказным полтавского полковника Искру со всем Полтавским полком, из которого значительная частьбыла уже прежде отправлена; к полтавцам присоединено несколько сотен полков Нежинского, Гадяцкого и Лубенского да пехотный полк сердюков. Гетман по прежним образцам приказывал им сесть на суда в Сече и плыть по Днепру до Таванска, а тем, которые не могли поместиться в судах, идти берегом. Отправивши Искру, гетман 8 октября прибыл в Батурин.
По отходе гетмана и князя Долгорукого от Таванска бусурманские силы увеличились прибытием сераскира-паши[88] с десятью тысячами. Но и к осажденным прибыли на помощь ночью 4 сентября посланные боярином и гетманом люди; проводил их запорожский кошевой атаман, уже не Яковенко, которого сменили, а другой. Русские, частью плывя на челнах по протоку Космахе и частью идя пешим строем по берегу и отстреливаясь от турок и татар, добрались сначала до Кизикерменя, вошли туда, а на другой день в обеденную пору вступили в Таванск при восклицаниях и выстрелах в знак радости осажденного войска. С тех пор в продолжение двух недель «денно и нощно» неприятели беспокоили осажденных пальбою с берега и из 36 фуркатов, которые рекою Конскою вошли в Днепр и стали выше Таванска. Осажденные в Таванске сделали себе внутри города другой вал для защиты от пушечных выстрелов; за двумя валами сидевших нельзя было видеть неприятеля; многие турецкие гранаты и ядра переносило через город, а попадавшие в середину города падали в нарочно выкопанные ямы и там разрывались. Бусурманы сделали подкопы под четырьмя раскатами, или башнями, но прежде взрыва послали к кошевому, стоявшему на одном из раскатов с запорожцами, приглашение сдаться. Запорожцы убили посыльного. Тогда неприятели произвели взрыв, но повредили самим себе более, чем осажденным, потому что козаки успели перекопать подкоп.
После такой неудачи бусурманы обратились на Кизикермень. Какой-то перебежчик уверил их, будто там нет вовсе ратной силы. Но там, как мы сказали, оставлено было 500 ратных царских людей да еще несколько черниговцев, а назначенный тогда в Таванске воеводою Бухвостов успел заранее прислать к ним 1000 человек Нежинского полка, которыхприслал гетман по возвращении в Малороссию.
14 сентября бусурманы взорвали устроенный под Кизикермень подкоп и повредили переднюю стену; одни бросились на прорыв, другие стали приставлять к стене лестницы. Тех, которые бросались в прорыв, засыпало землею, а тех, которые стали всходить по лестницам, кизикерменцы побивали каменьями. После такой неудачи татары ушли к судам, а пойманный в плен турок показал с пытки, что султан дал им указ покинуть осаду, если не будут удаваться приступы, и они решились попытаться еще один раз: если же в этот раз не удастся, тогда уйдут. Пленник объявил, что на всех неприятельских судах будет войска 33 000, а невольников тысяч шесть.
После неудачи под Кизикерменем бусурманы сосредоточили свою деятельность над Гаванском, устроили вновь подкопы с раскатами и еще раз прежде взрыва попытались склонить к измене козаков, зная, что они москалей недолюбливают. В этот раз они уже для такой цели не посылали своих людей, чтобы запорожцы их не побили, а бросили в город, прикрепивши к стрелам, два письма — одно от татар, другое — от турок. Письмо от татар гласило так:
«Черкасам, атаманам, сотникам и всей козацкой черни многое поздравление. Мы с вами старые друзья. За что же вы против нас бьетесь? Зачем за Москву умираете? Ведь Москва с вами не очень добрые дела творит. Наш государь вас к себе приглашает. Не бойтесь ничего дурного. На той стороне, где стоят каторги, там увидите ханское желтое знамя. Пусть кто-нибудь из ваших приходит к этому знамени. Мы ханскому величеству донесем и все останется, даст Бог, по вашему желанию. Если же это слово не пригодно вам, — как себе знаете, а ваши грехи на ваших шеях. Я здесь такой человек, что меня послушают».
Другое письмо гласило так:
«От войска турецкого и от хана крымского слово старшинам и всему козацкому войску, находящемуся в городе. Наш падишах — старейший над всеми землями. Город, который вы заняли, — его город. Сдайте его нам добровольно, если хотите себе здоровья, а не сдадите, так мы его возьмем с помощью Бога и Мугамета, пророка его, и тогда вас мечом истребят наши рыцари. Одиножды и дважды вам говорим: сдайте город. Сегодня же отпишите нам ответ».
На эти письма дан был один ответ тем же способом: пущенною из города стрелою:
«Не верим вашим лживым пророкам, надеемся на Всемогущего Бога и на Пречистую Его Матерь, твердо уповаем, что вы не возьмете нашего города, пока не заржавели наши сабли и не ослабели руки, а хлебных и боевых запасов у нас много. Не устрашайте нас угрозами и не прельщайте обманами. Делайте что хотите, а мы не подумаем отдавать этого города в вашу область, но всякий час ожидаем к себе войск и готовы мужественно стоять, пока сил наших станет, за веру православную, за честь и за имя нашего государя. Надеемся при помощи Божией нанести вам великое поражение и будет вам вечный срам».
На другой день, 25 сентября, в седьмом часу утра, бусурманы зажгли приготовленные ими подкопы под раскаты. Одни с неистовством бросились в пролом, другие полезли по лестницам на городовую стену. Приступ продолжался пять часов, а с турецких каторг и фуркатов посылался в крепость сильный огонь. Ничто не помогло бусурманам. Они были отбиты; осажденные стали исправлять разрушенные места.
После того еще несколько дней бусурманы продолжали повышать свои шанцы, приближаясь теснее к городу, и устроили новый подкоп под раскат, уже прежде поврежденный. Осажденные с своей стороны повышали свой внутренний вал, 1 октября бусурманы зажгли свой подкоп, но он не произвел никакого вреда осажденным.
Готовились бусурманы снова идти на приступ; между тем расставленная на берегу Днепра татарская сторожа принесла известие, что к Таванску на выручку идут свежие русские силы. Это известие произвело такой переполох, что ночью с 9 на 10 октября бусурманы собрались отступать. Суда, поставленные выше Таванска, примкнули к тем, которые стояли ниже, а затем турки и бывшие с ними татары перебрались с кизикерменской стороны на крымскую и разошлись: турки на своих судах — к устью лимана, а татары степью — в Крым.
Из русских сил, шедших на выручку Таванска, скорее других дошел полтавский полковник с своим отрядом и не увидал уже там неприятелей. Вернувшись обратно, он доложил гетману, что хотя Таванск остался невзятым, но приведен в крайнее разрушение. Проломы в стенах, происшедшие от взрывов, так широки, что в них можно въезжать на лошадях; пушкиу турок были такой величины, что козаки подобных и
