грамоты, вы отвезете ее им. А с тою грамотой пошлю я в Новгород и сотню опричников, да цепей изобильно, чтоб на всех непослушных хватило. Цепей нам не жалко, их хватит на весь Новгород. Князья те стали людьми государевыми, и почет им оказывайте как бы моим друзьям. В том царстве родилась и наша возлюбленная пресветлая государыня, царица московская, Мария Темрюковна!.. Горские люди дороги мне! Казнь лютая падет на головы обидчиков!.. Запомните и огласите в своих местах! Из Кавказских гор едет еще именитый князь Егупов, а с ним мурза Чешкан... Их мы также испоместим в Новгородской земле. Упредите там! Дружбу с горскими народами нам сам Господь Бог заповедал. Он послал мне в супруги горскую княжну. То была святая его воля.
– Высокий владыко, батюшка государь наш Иван Васильевич! Можем ли ослушаться твоего, государева, наказа, – упав не колени, воскликнули дьяки. – Будучи поставлены тобою на службу в Новгороде, мы – московские дворяне – счастливы быть твоим царским оком в тех государственных вотчинах, чтобы бороться с непокорливой гордынею новгородских щеголей!
Далее царь Иван строго наказал вернуть дворянину Роману Перхурову отобранное у него Разрядным приказом поместье за неявку на службу в государево войско.
– Недужен он, Ромашка, – сказал царь, – болен, ранен из пищали напролет по левому боку да по ноге, по берцу, ядро в нем. И впредь ему служить немочно... Да и сын его малолетен... Господь с ними!.. Грамоту возьмите в Разрядном столе Съезжей избы... Туда я отослал ее. Попусту потревожили сего дворянина... Знайте меру. Усердствуйте, не нарушая чести. С правдой не шутите. Правду сгубите – и сами с ней пропадете... Где праведные судьи, там и жалобщики переведутся... А ныне мне челобитья на судей, дьяков и воевод возами везут... Не к добру то. Челобитья мыкаются из Поместного стола Съезжей избы в Поместный приказ, а оттоль в Боярскую думу, а из нее в Комнату государя... недосуг мне разбирать дворянские тяжбы. Вон Плещеева обвиняли в воровском насильстве, а на деле того и не было... Неправедных судей Малюта заковал в цепи. Из новгородских моих земель наиболее засыпают приказы жалобами... Неладно с Новгородом!
Далее царь Иван сказал новгородским дьякам о том, что задумал он перевести из Великого Новгорода «многих бояр и их людей и гостей, всех голов больше тысячи, и пожаловать их на Москве поместьями, а в Новгород, на их поместья, послать москвичей лучших многих, гостей и детей боярских, и из иных городов также детей боярских и гостей – и всех пожаловать их поместьями в Новгороде Великом».
– Хотел бы знать я, верные мои слуги, что вы о сем думаете? Поможет ли Господь Бог нам в смирении, любви и согласии с новгородцами то дело порешить?
– Как и во всех твоих, государь, делах, справедливая и неиссякаемая благость Божия осенит и тут дело рук твоих, отец наш!.. – низко поклонившись царю, ответили дьяки.
Иван Васильевич остался недоволен их ответом. Он поморщился, хмуро улыбнулся, покачал головою:
– Не будьте легковерны. Не будьте и угодливы перед царем ради своего спокойствия. Ссылаться на благость Господню можно во всем, но... добиться той благости своими трудами не всегда дано царям. Предвижу великую муть... нелегко пойдут новгородцы со своих земель... Нелегко и московским вельможам стать новгородцами. Чую недоброе! Ну, а как епископ Пимен?
– Не надежен, государь!
Царь Иван задумался. Через некоторое время, вскинув сбившиеся на лоб пряди волос, с улыбкой произнес:
– Послушаем, что он скажет на соборе. Слышите! Колокола. Ну, уходите. Уходите скорее!
С отъездом царя и опричнины на особый двор бояре, оставшиеся в Кремле, стали чувствовать себя посвободнее: не так на глазах у царя и у его опричников.
Открытие Земского собора в Большой дворцовой палате, в Кремле, сильно взволновало боярскую знать. Стало быть, уже Боярская дума и не нужна теперь? Без нее царь обойдется? Так, что ли? Люди низкого звания, видать, царю нужнее бояр? Опять государь нарушил древние обычаи.
Владимир Андреевич прибыл в хоромы к Ивану Петровичу Челяднину-Федорову, где и застал многих бояр. Тут были князья Бельский, Мстиславский, Иваны Васильевичи Шереметевы – большой и меньшой, Михаил Репнин, князья Ростовские и многие другие.
Князь Владимир несказанно обрадовался, когда увидел среди бояр архиепископа новгородского Пимена. Принял от него благословение и дружески облобызался с ним.
– Сколь счастлив я, видя перед собою новгородского святителя! – сказал князь Владимир, обратившись к боярам.
После обычного приветствия начался совет, как держаться на соборе и что говорить.
Князь Владимир тайно сообщил боярам то, что поведал ему про секрету Иван Васильевич, – царь решил искать поддержки в народе в столь трудный для государства час. На соборе он спросит всенародство: продолжать ли войну с Польшей за Прибалтику, за море, или нет?
– Не море, а наше горе, вот что есть сие, – вздохнул Челяднин.
– Пользы-то от него вам тут, в Москве, нет, а мы, новгородцы, и без того по морю много веков плаваем, – проговорил Пимен и, подумав, добавил: – Да и жили мы перед тем дружно, хлебно, весело и с немцами, и с Литвою, и с свейскими государями... А што война сулит? Голод, междоусобицу, недуги...
Выслушав с подобострастием речь архиепископа, бояре озабоченно переглянулись.
– Дюже смелой ты, святитель. У нас за такие речи языки рвут, – сказал вполголоса приблизившийся к Пимену Челяднин.
– Истинно, батюшка Иван Петрович, мы стоим на своем. Иван Васильевич Третий покорил стены и плоть, но не наши мысли о первенстве Новгорода Великого. Мы и монету свою особую чеканим.
– Увы, святой отец, убиты в Москве и плоть и дух, – махнул рукой князь Владимир. – Все убито!.. Все покорено... А ныне и Боярскую думу убить задумали...
– Москва в слезах, в рубище и стенаниях, – проговорил Шереметев-младший.
– Молимся мы о вас, добрые бояре, вздыхаем и плачем, но помочь не способны, – сказал на это архиепископ. – Своею рукой себя спасайте.
– А коли так, и голосу давать на соборе нам не след. Перечить государю не сильны покудова мы. Не пришло наше время, – произнес князь Владимир. – Но вижу: скоро-скоро покарает Господь моего брата. Близок час.
– Будем говорить то, что угодно тирану... Строптивость пагубна, коли не у места. А пойдет в поход, то наши люди знают, што им делать, – вмешался в разговор Михаил Репнин.
– А что они будут делать? – спросил с наивным видом сын князя Ростовского.
Все с улыбкой переглянулись.
– Э-эх, молодость! Чистотою украшаешь ты души и светлою правдою наполняешь мысли, – произнес растроганно старик Мстиславский.
– Государю нужно море... чтоб плавали по вся земли его славолюбие, алчность, жестокая ненасытность... А благо подданных, своих ближних бояр, ему не надобно. Кто же будет виноват, коли то совершится? – проговорил угрюмо Челяднин.
– Сам он! Пущай такое и будет... Не сильны мы отвратить ум его от сей химеры... Не сильны отвратить и судьбы его. Господь, помоги нам всем благомысленно, в смирении, быть свидетелями сего ужасного. Благословляю вас, бояре, на подвиг христианского смирения и достодолжной мудрости в сей опасный час.
Пимен благословил склонившихся перед ним бояр.
На Кремлевской площади встретились давнишние друзья и земляки: Андрей Чохов и Герасим Тимофеев. Обнялись, облобызались.
Много времени минуло с тех пор, как они расстались под Нарвой, после ее взятия русскими войсками. Герасим рассказал о том, как он живет на побережье моря, где расставлены его сторожи. Он ведь теперь стал отцом – у его жены Параши родился сынишка, а назвали его Алексеем.
Андрей сообщил Герасиму, что царь определил его с товарищами-пушкарями в опричнину и что его наряд перевезен в Александрову слободу...
В Архангельской церкви был отслужен в присутствии царя торжественный молебен.
Из церкви во дворец пропускали князья Бельский и Вяземский. Они опрашивали: кто, откуда и был ли зван грамотою на собор.
