Этому я не верил, но не верить художникам Кукрыниксам мне и в голову не приходило. Они изображали маленького толстого человечка, летящего по воздуху. С его головы свалилась маршальская фуражка, а на заду красовался чёткий отпечаток подошвы сапога с маркой изделия «Made in USA». А из газеты «За социалистическую Югославию», которую я брал в читальном зале библиотеки, я узнавал о сотнях тысяч политзаключённых, об ужасных пытках в гестаповских застенках руководителя службы госбезопасности Александра Ранковича, о множестве трупах – умерших от голода людей, которых ежедневно подбирают и свозят в крематорий. Как я мог не верить таким вещам? Ведь это писали сами югославы!
И вдруг оказалось, что все врали. И журналисты (югославы и не югославы), и карикатуристы. Не было в Югославии фашизма. Не стояла во главе страны кровавая клика. Была там, как и у нас, единственная партия, которая называлась Союзом коммунистов Югославии. Её председателем был президент страны маршал Тито.
Народ немедленно отозвался на крушение сталинского мифа. Яков Лазаревич со смехом прочитал нам ходившее по рукам четверостишие:
Потом я узнал о конфликте из-за Югославии между Хрущёвым и Молотовым. Молотов не хотел нормализации отношений. Старый аппаратный волк чуял опасность: сегодня один сталинский миф развеем, завтра – другой. А там, глядишь, и о самом Сталине вопрос встанет: если столько вранья при нём нагородили, то сам-то он знал об этом или не знал?
Впрочем, конфликт был недолгим. Почувствовал Молотов грозящую ему опасность и озаботился о своей шкуре. Начал своё выступление на пленуме ЦК 9 июля 1955 года, который обсуждал только что закончившийся визит Хрущёва и Булганина в Югославию, со смиренного покаяния: «Считаю правильным упрек, что с моей стороны, как министра иностранных дел, не было принято достаточных мер для улучшения советско-югославских отношений… Я не сразу согласился с целесообразностью поездки советской делегации в Белград». «Но, – поспешил заверить Молотов, – у меня не было сомнений в том, что встреча руководящих советских и югославских деятелей назрела и необходима». «Это не верно», – жёстко отреагировал Хрущёв. Ну как же, взмолился Молотов, он считает эту встречу и подписанную на ней декларацию «большим достижением и хорошим результатом работы нашей делегации». «Которую мы одержали в борьбе с тобой», – непримиримо уточнил Хрущёв. «Это неправильно», – Молотов чуть не плакал. «Это точно», – отрезал Хрущёв.
Привыкший к полной покорности первому или генеральному, пленум молчал. Хрущёв явно набирал силу. Он становился вождём. Остальным нужно было действовать предельно осторожно. Так что мог ли помнить о какой-то школьнице-стиляжке комсомольский вожак Шелепин, когда и бывшие сталинские соратники не знали, что будет с ними дальше, и никто этого не знал. А главное, случись что с ними – кто бы их стал защищать?
С другой стороны, и сам Хрущёв пока что не до конца определился, как распорядиться сталинским наследием. Хотя насчёт того, что делать с Германской Демократической Республикой, у него, кажется, колебаний не было.
Ах, как сокрушается, как винится в своём дневнике Черчилль: кому мы с Рузвельтом поверили!
А чего сокрушаться? Сталин был хозяином своего слова, как в том анекдоте: хочу – даю, хочу – возьму назад! С лёгкостью заключил соглашения с бывшими союзниками о разделе зон влияния. В Венгрии и Югославии 50 % будем контролировать мы, 50 % – вы. В Болгарии – у нас будет 75 %%, зато в Греции у вас – целых 90! Согласился и с тем, что управлять Польшей должно коалиционное правительство: справедливо! Одно находилось в изгнании в Лондоне, но ему подчинялась армия Крайова. Храбро воюет, ничего не скажешь! Позже, в 1944-м, ей на помощь подошла армия Людова, а её сформировали эмигранты, находящиеся в Москве. Так что присылайте лондонских – договоримся!
Ну и за чем же дело стало? Ждали 15 министров, которые должны были прилететь в Москву. И не дождались! На Западе, правда, утверждали, что самолёт с этими министрами в московском аэропорту приземлялся. Но мало ли о чём болтают буржуазные писаки! Не прилетал самолёт! Из Лондона вылетел? Ну а в Москве его никто не видел! Кто его знает, почему – может, авария?
И что прикажете нам теперь делать? Коль скоро не прилетели ваши, правительство в Польше будет состоять из наших.
Да-да! И о свободных выборах мы договаривались с союзниками. Проиграли коммунисты в Венгрии в 1945-м? Точно ли проиграли? Как говорится, доверяй, но проверяй! Проверили! Ну, конечно, наглая и грубая подтасовка! Провели новые выборы – свободные – под строгим нашим контролем – совсем другое дело!
А разве мы препятствовали тому, чтобы в 1946-м президентом Чехословакии переизбрали Эдварда Бенеша, который после отставки в 1935 году своего друга, первого президента этой страны Томаша Масарика занял этот пост?
И не оспаривали мы права чехословацких министров подать в отставку в феврале 1948 года. Ничего не имели и против решения президента Бенеша оставить министром иностранных дел Яна Масарика, сына первого президента. Разумно! – очень популярен был Масарик в Чехословакии!
Через месяц убили Масарика? Гнусное, ничем не оправданное преступление! Помогли госбезопасности Чехословакии провести самое тщательное расследование! Ну, а что президент Бенеш вынужден был уйти, так мы-то здесь причём? Чехословацкий парламент принял новую конституцию. Народ её одобрил, а Бенеш подписать отказался. Жаль, что не прислушался к народному мнению! Пришлось коммунисту Клементу Готвальду соглашаться стать президентом!
Как видите, не хотят народы Румынии, Болгарии, Польши, Албании, Венгрии, Югославии жить по- вашему! Хотят по-нашему! Причём же тут нарушение договорённостей?
А что наши представители вышли в марте 1948-го из Союзной контрольной комиссии по наблюдению за соблюдением соглашений по Германии – мы и сами этим опечалены. Но что же нам оставалось делать? Безучастно наблюдать, как проникают шпионы и диверсанты из Западной Германии в Берлин, в его советскую зону оккупации? И Варшавская конференция наших друзей из только что созданных стран народной демократии подтвердила: на такие вещи равнодушно смотреть нельзя. Потому и пришлось в июле объявлять железнодорожную и автомобильную блокаду Берлина. Долго её держали, заставляя бывших союзников добираться до Берлина по воздуху. А когда они собрались устроить обсуждение берлинского вопроса в ООН, мы воспользовались своим правом «вето». Всё – по международным правилам, которые мы уважаем!
«В этой войне, – раскрывал свои карты Сталин бывшему соратнику Тито Миловану Джиласу, автору книги «Разговоры со Сталиным», будущему антикоммунисту, – не так, как в прошлой, – кто занимает территорию, насаждает там, куда приходит его армия, свою социальную систему. Иначе и быть не может».
А союзникам туманил мозги: блюдём, блюдём договорённости! Не сомневайтесь!
Горько сетовали бывшие союзники: кому поверили? Но в наивных несмышлёнышах ходить отказались. Поэтому когда СССР и его сателлиты объявили в январе 1949 года о создании Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ), в ответ заключили в апреле тот самый Атлантический пакт (НАТО), которым до сих пор у нас детей пугают.
Врубились на Западе – поняли, о какой экономике пекутся в сталинском лагере, как его ни называй, хоть исправительно-трудовым, хоть социалистическим. И какой благотворительностью – взаимопомощью повязывают тех, кого приучают дружить не с кем-то, а против кого-то!
Не надеясь больше на ООН, бывшие наши союзники установили в том же апреле 49-го новый статус оккупации Западной Германии, разработали для неё конституцию и 23 мая объявили, что собираются создать новое государство – Федеративную Республику Германия (ФРГ).
Сталин ответил мгновенно. Новая конституция для советской зоны оккупации разработана уже через неделю – 30 мая!
Так и пошло! 20 сентября провозглашена Федеративная Республика Германия – 7 октября провозглашена Германская Демократическая республика (ГДР).
А берлинский кризис? Официально он разрешён 6 мая 1949 года подписанием совместного коммюнике всех заинтересованных сторон, подтвердившего особый статус Западного Берлина. Однако ещё три с половиной месяца тянули со снятием блокады. Последний самолёт по воздушному мосту пролетел 30 сентября 1949 года. Организаторы моста подсчитали, что за время берлинской блокады было совершено 277
