придуманная им история так понравилась, что несколько лет назад он слово в слово повторил её, выступая по телевидению. И не смутило Алексеева то обстоятельство, что дочери Твардовского напечатали обширный дневник своего отца, который тот вёл до самой смерти. Ни одной обрадовавшей бы Алексеева записи о нём Твардовский не оставил. Хотя поминает его нередко. И всегда с холодным презрением к номенклатурному литератору, выступавшему помимо прочего яростным гонителем «Нового мира» – любимого детища Александра Трифоновича.
А недавно в Интернете прочитал ещё одну байку Алексеева о его первом романе «Солдаты». О качестве этой вещи говорить не буду: Алексеев не просто утратил талант, он его никогда не имел. Но в том, что «Солдаты» могли быть выдвинуты на сталинскую премию, я не сомневаюсь: книг после войны выпускали мало и почти все они попадали в список. Алексеев настаивает: не просто выдвинули, но уже дали, позвонили, поздравили, и он ждал завтрашнего утра, когда принесут газету со списком лауреатов. Принесли. Но своей фамилии в списке он не нашёл. Оказывается, ночью Константина Симонова, который был заместителем председателя Комитета по сталинским премиям, вызвал Сталин и сказал, что ему позвонил писатель и академик Сергеев-Ценский и очень просил дать премию автору романа «Семья Рубанюк» крымчанину Евгению Поповкину, который очень много делает для Крыма. Академику он отказать не может, якобы сказал Сталин Симонову, но и расширять список нельзя: нужно кем-то пожертвовать. Пожертвовали Алексеевым.
Надолго однако – на всю жизнь – застряла в Михаиле Алексееве обида, что не дали ему за «Солдат» сталинской премии! Потому и придумывает через полвека совершенно невероятное объяснение того, почему он её не получил. Чтобы Сталин остановился перед расширением списка или не смог отказать академику, если б захотел? Вот что значит не быть писателем и не уметь оформлять свои мысли. О чём говорит Алексеев? Что Сталину закон не писан, но этим Алексеев обычно восхищается. Лицемером обожаемого им вождя он и в дурном сне не назовёт. Тогда о чём же тут речь? Может, он обличает задним числом Симонова, который науськал Сталина исключить «Солдат» из списка? Но если б Сталин прочёл «Солдат» и они ему понравились, добился бы Симонов успеха? Словом, темна вода во облацех!
И не стоило Игорю Золотусскому накануне своего 75-летия поминать добром Георгия Мокеевича Маркова, «который помог мне выпустить книгу о Гоголе». «Если бы не он, – говорит Золотусский в интервью газете «Завтра», – книга не вышла бы. Он был большой начальник, в ранге союзного министра. Вскоре после его поддержки книги о Гоголе мне позвонили из издательства «Советская Россия» и предложили написать книгу о Маркове, я сказал, что я не буду этого делать. Надо вновь отдать должное Маркову: наши отношения остались прежними».
Я уже рассказывал в «Стёжках-дорожках» об избранной Золотусским методе. Он устанавливал хорошие отношения с главным начальником, чтобы не зависеть от меньших. Одобрять подобные вещи я не мог: мне не приходилось встречать в жизни высокой цели, которую оправдывали бы низкие, низменные средства.
Игорь Золотусский говорил мне, что прибегать к таким методам он научился в детском доме, куда поместили его, сына репрессированных Сталиным родителей. «Это была система выживания», – комментировал Игорь. Может быть. Но ставший благодаря установившимся хорошим отношениям с Марковым, как тогда говорили, выездным (Золотусскому, работавшему над книгой о Гоголе, очень хотелось побывать в Италии, и он неоднократно туда ездил), выпустивший опять-таки благодаря Маркову действительно хорошую книгу о Гоголе, Игорь на этом не остановился. Одарённый человек, он проявлял удивительную небрезгливость – сблизился с людьми тёмными, недостойными, стал своим у так называемых «патриотов», секретарём московского отделения Союза писателей, которое возглавлял Феликс Кузнецов. И кто знает, куда завела бы его эта дорожка, ведь московский секретариат был невероятно агрессивен по отношению к инакомыслящим: гнал их из союза, обрекал на голодное существование, а то и на существование за колючей проволокой! Но на счастье Игоря, не успевшего принять участие в подобного рода секретарских судах, грянула горбачёвская перестройка. Ветер перемен он уловил быстро и расстался с бывшими своими дружками. Я много писал в «Стёжках-дорожках» о нашей совместной с ним работе в «Литературной газете», где он в то время стал членом редколлегии.
Но, как сказал в известном своём стихотворении Михаил Светлов, «новые песни придумала жизнь». Чекистские обручи, оковавшие Россию в её коммунистический период, вовсе не лопнули при Горбачёве и тем более при Ельцине, но всего лишь ослабли. Пророческим оказалось четверостишие, которое в то время все повторяли со смехом: «Товарищ, верь: пройдёт она – / Пора пленительнейшей гласности! / Но в комитете безопасности / Запомнят наши имена!» Вновь с силой сжавшие Россию обручи этого комитета разворачивают страну в совершенно определённом направлении. И вот обладающий тонким чутьём на политическую конъюнктуру мой многолетний знакомец снова восстанавливает порванные было связи с тёмными людьми, не брезгует сотрудничать с газетой «Завтра», завспоминал о Георгии Мокеевиче Маркове, который сделал, конечно, хорошее дело – помог ему выпустить книгу, но в памяти большинства остался олицетворением бюрократического всевластия и бюрократической исполнительности.
«Это мы с Фадеевым его из Иркутска выдернули, в большой секретариат перевели, – говорил нам с Игорем Тархановым, работавшим со мной в «Литературной газете», поэт Алексей Сурков. – Тихий, аккуратный, исполнительный. Мы и взяли его с бумажками возиться. Думали ли мы, что он на самый верх вылезет? – здесь Сурков задумался и начал похохатывать: – А главное, думали ли мы, что он таким доверчивым ослом окажется: ему говорят, что он великий, и он верит в это! Понимаете? Ничтожный, никакой писатель верит в то что он большой, крупный, что он – классик, ха-ха-ха!»
Смеялся Сурков напрасно. Подобные Маркову фигуры в российской действительности оказывались наверху довольно часто. Кем был Сталин поначалу? С точки зрения Ленина и его соратников, малозаметной скромной личностью. Потому они преспокойно пропустили его наверх: будет, дескать, опираться на более знаменитых, более известных партии и народу. А Брежнев? Та же история: звёзд с неба не хватает, выберем его, куда он без нас денется, что сможет?
Так что не стоило Игорю Золотусскому ставить себе в заслугу, что отказался писать книгу о Маркове. Тот вполне удовольствовался похвальным о нём словом известного и даже как бы либерального критика на однажды затеянном секретариатом Союза писателей СССР обсуждении журнала «Знамя». Всех авторов «Знамени» выругал на том обсуждении Золотусский и только для романов Маркова сделал исключение: да, это настоящая проза! Многие верили в строгую принципиальность Золотусского. Одобрение им публикаций первого секретаря союза было для Маркова поценнее иных монографий о своём творчестве. А книг о себе при своей жизни Марков наполучал немало. Не говорю уже о том, как часто звучали по радио инсценировки его романов! Или сколько было отснято кинофильмов и телефильмов по мотивам его произведений!
Однажды в газету «Литература» прислали из какого-то сибирского городка урок по повести Маркова «Тростинка на ветру». Я удивился: неужели этого литератора до сих пор изучают в школе? Мне ответили, что в обязательном перечне его книг нет. Но учитель волен давать уроки по любому полюбившемуся ему произведению советского периода, начиная с 60-х годов XX века. То, что прислали урок по марковскому произведению, говорит, разумеется, о дурновкусии учителя, но куда больше о том, что объявленного классиком Георгия Маркова прежде в школе изучали, и учитель, не мудрствуя лукаво, обращается к старым наработкам.
Многих, конечно, покоробила вторая звезда героя соцтруда Маркова, которую дал ему Черненко. Всё- таки до этого дважды героями в искусстве были только Уланова и Шолохов. Уланова для всех была явлением бесспорным. «Тихий Дон» – роман выдающийся. Но Черненко обожал Брежнева и подражал ему. Успел в отмеренный ему год правления создать легенду о себе, вообще не нюхавшем фронтового пороха, как о храбрейшем пограничнике (он в начале тридцатых отслужил год в армии). Наградил себя в свой день рождения третьей звездой героя (две других он получил из рук хозяина – Леонида Ильича). И осыпал звёздами земляков-сибиряков. В точности как Брежнев – днепропетровцев. Бюст дважды герою Маркову, как и положено, установили на его родине. А вот в его биографии ничего героического не нашли: до войны – комсомольский функционер в Новосибирске, редактор сибирских комсомольских органов печати, во время войны – корреспондент газеты Забайкальского фронта, после войны – глава иркутской писательской организации, редактор альманаха. А потом, как и говорил нам с Тархановым Сурков, переведён в Москву, в секретариат Союза писателей.
Ничего героического! Но, как пародийно шутили в Одессе: «Вы хочете песен? Их есть у меня!» На родине Маркова открыли музей охотника-промысловика, где выставили соответствующие экспонаты: вот оружие, с
